Идиот

– Такое определение нарратива – слишком поверхностное. Получается, что нарратив – это просто память плюс причинная обусловленность. Но для нас в нарративе еще присутствует эстетика.

– Не думаю, что дело в наших личностях, – ответила я. – Может, это, скорее, связано с благосостоянием наших родителей? Мы с тобой можем себе позволить поддерживать некий нарратив, просто потому что это интересно. Ты едешь в Белград налаживать связи со своей довоенной жизнью, я еду в Венгрию, чтобы больше узнать об Иване. А Ферн вынуждена всё лето работать.

– Ты тоже работаешь.

– Но билет на самолет мне купила мать. Мне не нужно зарабатывать, приносить деньги в семью.

– Не думаю, что дело в этом. Ферн – просто пример. У Валери родители – инженеры. Ей не нужно работать, но она всё равно ближе к Ферн, чем к нам с тобой.

– Не знаю, – сказала я. – Пожалуй, такой подход мне кажется элитистским.

– А ты не считаешь, что с твоей стороны лицемерно делать вид, будто ты не имеешь никакого отношения к элитизму? – ответила Светлана. – Если всерьез подумать о том, кто ты, и о том, что ты ценишь?

* * *

Роза меня уже поджидала.

– А теперь поговорим мы, – сказала она и потащила в гостиную. – Как дела у твоего друга… как же его зовут? Иван, да?

Я понятия не имела, кто ей назвал имя Ивана.

– Не знаю, как у него дела.

– Почему?

– Потому что я говорила не с ним! Я звонила другому человеку.

Роза умолкла.

– Извини, – сказала она. – Мне жаль, и я готова.

– К чему?

– Мне жаль, – повторила она, – и я готова.

– Готова к чему?

– Őrület, – ответила она, указывая на статью в словаре: «мания, бешенство, безумие».

– Ты готова к безумию? Что это значит?

– Пока ты ходила на станцию, я тоже говорила по телефону. Звонила Тюнде. Мне можно поехать с тобой в лагерь.

* * *

Автобус в Сентендре отправлялся рано утром. За завтраком Пири дала мне таблетку, которая, по ее словам, спасет от укачивания. Когда я ответила, что предпочитаю подождать, пока меня в самом деле не затошнит, а потом уже принимать таблетки, Роза и Пири в один голос горячо заговорили.

– Malsano![77] – выкрикивала Пири на эсперанто, имитируя приступ рвоты. – Malsano, blechhh!

В итоге я положила таблетку под язык и сделала вид, что проглотила.

Проезжая мимо станции, я заметила, что витрина в цыганском кафе крест-накрест заклеена изолентой. Я уснула, прислонив голову к стеклу, и проснулась уже на перекрестке, где перегрелась Иванова машина. И вот снова – китайский ресторан, остановка электрички, современные солнечные часы.

* * *

Мы с Розой застряли у ворот лагеря. Роза держала наши сумки, а я пыталась справиться со щеколдой. К нам понесся слюнявый пес сторожа, но немного не добежав, вдруг остановился, словно его за ошейник схватила рука призрака. Из избы вышел сторож и принялся что-то орать. Мы с Розой молча смотрели на него.

– Он говорит, ты дура, – через пару секунд сообщила Роза.

– Ясно, – сказала я.

Сторож продолжал орать.

– Не дура, – задумчиво произнесла Роза. – А идиотка.

* * *

Дети строились идти в столовую на обед. Одна из тренерш притащила мне банку кукурузы и почти целый арбуз. Я пришла к выводу, что в столовую с другими не иду, а остаюсь в лагере с кукурузой и арбузом. Такой план мне показался странным – думаю, не только мне, но и всем, – однако я согласилась ему следовать. Прозвучал намек на соображения безопасности.

– Ты можешь сама открыть эту банку, к ней никто больше не прикасался, – сказала Роза.

Делегация тренеров принесла мне стакан воды из-под крана, я тут же вылила ее в раковину. Один из учителей вышел на улицу, отобрал банку колы у ребенка, который как раз собирался ее открыть, и дал мне. Я попыталась вернуть, но все рьяно запротестовали, включая самого ребенка.

* * *

Усевшись на лавку, я пила колу и наблюдала, как из лагеря угоняют детей. Когда все уйдут, решила я, отправлюсь на станцию и позвоню Ивану. За ожиданием я в итоге прикончила всю банку кукурузы и почти весь арбуз.

* * *

Иван снял трубку после третьего гудка.

– Алло?

– Иван?

Молчание на другом конце было столь долгим, что я уже стала думать, не разъединили ли нас.

– Где ты? – наконец спросил он.

– Я в Сентендре. У современных солнечных часов.

Снова молчание.

– Хочешь, я за тобой приеду?

Я кивнула, но тут вспомнила, что он меня не видит.

– Да.

– Ладно, – сказал он, и напряженность между нами вроде бы спала. – Какого черта ты там вообще делаешь?

Я попыталась описать лагерь. Я думала, что поскольку он венгр, то сразу поймет, о какого рода организации я говорю, но по ходу рассказа поняла, что это не так.

– Это лагерь с изучением английского?

– Нет.

– Тогда зачем ты там?

– Не знаю, – ответила я. – Думаю, я на каникулах.

Иван сказал, что если мне не нужно преподавать английский, то я могу захватить с собой зубную щетку и переночевать у его родителей. Он заберет меня через час, мы встретимся в одном ресторане. Ресторан находится на борту какого-то корабля.

– Ты его легко узнаешь, других таких ресторанов, чтобы на борту, там нет.

Такой выбор места встречи мне показался слишком дьявольским даже для Ивана.

– Как же я его найду, если он на корабле?