Идол с глиняными руками

Особенно же привлекала в ней та нескрываемая радость, которую она получала от каждого мгновения жизни. Мирок, в котором она существовала, вовсе не казался ей унылым: напротив, каждый день был словно согрет нежным теплом летнего солнца. Во всем мире не было столь милого городка, как тот, в котором они жили, да и дома, подобного докторскому, тоже не существовало. Дом был в георгианском стиле, с решетчатыми окнами и солидным дверным молотком. От тротуара его отделял лишь ряд белых столбиков с натянутой между ними цепью, так что любой прохожий мог заглянуть прямо в гостиную, где стоял стол с разложенными на нем старыми журналами, отчего комната, по-видимому, должна была напоминать приемную на Харли-стрит.[2] Буфет был уставлен яркими безделушками, среди которых выделялись коробка из-под печенья, гонг, висевший меж двух коровьих рогов, прикрепленных к специальной подставке, а также кубок, завоеванный в студенческие годы ее мужем в каком-то виде спорта. И когда молодая жена ходила из комнаты в комнату, протирая тряпочкой пыль, она была счастлива, что живет и поддерживает порядок в таком чудесном особняке.

Но больше всего она восхищалась своим мужем: как же он хорош собой, как предан своему делу, как потрясающе умен! Его познания, полагала она, безграничны. Если вечером к ним заглядывал кто-нибудь из приятелей доктора поболтать и выкурить трубку, она сидела, молча восхищаясь тем, как, непринужденно блистая интеллектом, вел беседу ее благоверный. Как складно говорил он о метаболизме и кровяном давлении, как чудесным образом придавал простым вещам новую глубину, разглагольствуя о количестве калорий в фунте говядины и о витаминах, коими богата самая обыкновенная фасоль или даже совсем уж невзрачная капуста. Ей казалось, что за пределами ее уютного мирка раскинулась огромная и таинственная вселенная, в устройстве которой ее любимый разбирается так же легко, как она — в содержимом их кладовой.

Она была счастлива и довольна, а муж дарил ей всю любовь, на какую был способен. Он и от природы уже был тщеславен, но ее обожание делало его тщеславным вдвойне. Жена считала его чудесным, исключительным человеком, и со временем он начал подумывать, что в этом что-то есть. Она так гордилась мужем, что порой утомляла подруг рассказами о его достижениях. Она молила его позволить ей поместить диплом и врачебные сертификаты в рамки и развесить их по стенам кабинета, где доктор принимал пациентов, однако тот, не без чувства собственного превосходства, каждый раз втолковывал жене, что «так не делают», и ей оставалось лишь восхищаться скромностью гениального супруга.

И вот однажды нашу счастливую домохозяйку свалил с ног приступ аппендицита. Характерные боли случались у нее и раньше, но проходили сами по себе. В этот раз боль была хоть и не очень сильной, но все же серьезной, и доктор вполне здраво рассудил, что жену надо оперировать. Он решил попросить об услуге известного хирурга, проживавшего в соседнем городе. Разумеется, сказал об этом жене, однако она и слышать ничего не захотела. Заявила, что не собирается ложиться на стол к этому сварливому старику мистеру Герону.[3] Нет и нет! Она не может даже представить себе, как он будет до нее дотрагиваться. Если операция необходима, то ее должен провести ее муж — и никто другой. Он ведь такой умный, такой современный, такой хирург! А этот Герон — натуральное ископаемое. Нет! Только ее умница Джимми, ни на что другое она не согласна! Никому, никому она не смогла бы довериться, а в его чудесных руках — совершенно точно — будет в безопасности и вскоре снова сможет ухаживать за садом. Что за польза от хирурга, если он собственной жене не может помочь!

Муж ее желанию противиться не стал. С одной стороны, мысль о предстоящем испытании приводила его в трепет, но с другой — из-за ее пылкого подобострастия он не мог признаться жене в том, что сомневается в своей способности самостоятельно провести операцию.

Позже в беседе со мной он винил во всем собственное жалкое тщеславие. Молодой доктор не смог признать, что ему не хватает ни опыта, ни уверенности в своих силах. Более того, в сложившейся ситуации он увидел лишнюю возможность произвести впечатление на окружающих. В городке бы потом говорили: «Наш доктор настолько уверен в себе, что провел серьезную операцию собственной жене, и у него даже рука не дрогнула!» К тому же ему будет ассистировать еще один врач общей практики из их городка. На того тоже произведут неизгладимое впечатление его спокойствие, его новенькие инструменты и прогрессивные методики. И хотя это была его первая серьезная операция в качестве хирурга, на каком-то этапе он уверовал в свои силы. Он просто не мог себе позволить разочаровать любящую супругу, заставить ее сомневаться в нем. Да, повторял он мне снова и снова, за него все решило тщеславие.