Так, София как формула-сигнатура женственности Бога и божественности мира становится проявлением языческого атавизма в составе православной религиозно-философской неканонической мысли, подтверждая религиозный синкретизм русской мировоззренческой культуры, наличие в ней славянского архетипа Матери-Земли, Родины. Если довести хтон до логического конца, мы получим этнизированную Софию как Деметру, Афродиту, Ладу, родную землю. Недаром одной из главных тем ля Булгакова становится тема оборонительной войны за Родину как таинства соумирания с Христом[291]
. С точки зрения канонического православия земная, языческая, славянская София-Мать-Родина, является, безусловно, этнофилитической ересью: космический универсализм христианства как мировой религии плохо сочетается с национальным патриотизмом, даже при учёте диалектической связи Нового и Ветхого Завета. В этом смысле русская софиология оказывается цивилизационным «телом» универсалисткой космической идеи, одновременно постулируя русскую цивилизацию как мировое чувствилище.Цивилизационный русский патриотизм как идея космической любви к Родине оказывается позитивной альтернативой по отношению ко всем формам этнической идеологии, в том числе к этнонационализму, потому что софиология строит патриотизм не на кровных, фундаменталистских, а на духовных, культурных, цивилизационных критериях. Взаимодействие универсализма с патриотическими ценностями способствует модернизации традиционализма. И это хорошо: ведь возвращение к старому после постмодерна – уже невозможно: молодое поколение не привлекает ностальгическое ретроградство. Задача формирования новой повестки ценностей в России – вопрос комплексный, требующий не только предварительной критики западной либеральной пропаганды, но и собирания всех альтернативных исторических программ. Роль интеллигенции в прощании с идолами постмодерного театра – весьма неоднозначна: мы слишком долго замедляли ход расставания с ними, и теперь мы просто обязаны его ускорить.
Послесловие от автора
В этой книге мы противопоставили лживой документальной личине мира правдивое художественное лицо театра. Лживой правде – правдивую ложь. Идолам театра – сам театр, его классическую сцену возвышенного, трагического и катарсического. Причём, театр мы понимаем гораздо шире театрального искусства. Это – классическое искусство вообще и модерн как общество спектакля, реконструируемое сейчас в качестве метамодерна (неомодерна, нового традиционализма). Там, где самое непристойное в нас превращается в перформативный дискурс навязчивого выпячивания, хочется, чтобы истина снова подавала себя в оптике метафоры, на подмостках, на цыпочках нравственной цензуры. Тоска по просцениуму – это тоска по бытию, которое не лжет, но осваивает и очищает от скверны свою дионисийскую бездну, блокируя зияющий ужас смерти блеском подвига, ослепительным сиянием миссии. Это – бегство от комиков к героям, от идолов в подлинность. Мы уходим от культа смерти, культа личности и культа сексуальности, от идолов рода, рынка и пещер, которые в совокупности рождают идолов театра – саму парадигму глобалистического неолиберального перформанса потребления, наслаждения и перверсии.