«Иду на красный свет!»

Последняя работа Чапека, также неоконченная, «Жизнь и творчество композитора Фолтына», была написана тридцать лет назад. Тридцать лет — достаточный срок, чтобы выверить каждое художественное явление, определить его жизнеспособность. И если ему есть что сказать и сегодня, оно продолжает жить, в противном случае время осуждает его на забвение. Время — бескомпромиссный критик, от него не ускользнет ничто. Время ничуть не уменьшило ни жизненности, ни ценности художественного творчества Чапека. Продолжают читать его романы, рассказы и маленькие фельетоны, по-прежнему полны живых, волнующих вопросов его пьесы. Его юмор и сатира остаются свежими, будто напоенными из чистых человеческих источников, читаются даже книжки его путевых заметок. Чапек вечно живой, современный, он все время идет с нами как автор наших дней, его творчество пламенно, вечно способно давать читателю то, что нам необходимо. В чем тут дело?

Карел Чапек.

Некоторые авторы и их произведения получают признание лишь по прошествии лет. Иногда потому, что современники их не понимают, и лишь последующие поколения подступаются к ним в надежде расшифровать их загадки. Чапек имел успех уже при жизни, не только в нашей стране, но и за границей. Он был первым нашим всемирно известным автором. Каждое его произведение содержало дразнящий вкус чего-то нового, неповторимого, свежего, остроумного и интересного по мыслям и по форме. Оно привлекало внимание, хотя было ясным, в нем не было загадок и темных мест или таких проблем, на которых долгие годы могли бы паразитировать целые школы теоретиков. Возможно, именно потому о Чапеке вышло так мало обстоятельных научных статей (единственная большая работа — словацкая монография о Чапеке, написанная Матушкой), что тут не удается сделать никаких рискованных кульбитов, чтобы превратить Карела Чапека в нечто иное, нежели он есть на самом деле{311}.

Художественное лицо Чапека неизменно, даже если некоторые его сочинения отмечены поверхностной философичностью или некой эффектностью построения мыслей, касающихся метафизики. Но при этом перо Чапека никогда не служило абстрактным божествам. Писать для него не означало вступать в некий величественный «храм искусства», стоящий в стороне от жизни. Когда в 1921 году Чапек объясняет, почему написал самую знаменитую свою пьесу «R.U.R.», он говорит: «У меня речь шла не о роботах, а о людях». И то же повторяет он пятнадцать лет спустя в пояснении к «Войне с саламандрами»: «Я писал своих «Саламандр», потому что думал о людях». Это могло бы быть эпиграфом к любой его книжке. Было время, когда он писал о людях с игривым озорством в своих первых литературных опусах, позже искал в людях то, что есть в них здорового, естественного, честного и человеческого, их мелкие радости и жажду счастья, а были времена, когда он испытывал ужас и страх за судьбу человечества, своей страны и своего народа. Возможность злоупотребления техникой на пользу каким-то дьявольским нечеловеческим поступкам приводила его в ужас. В такие минуты чапековское творчество приобретало новые масштабы. Исчезло все, что казалось прославлением посредственности, что рисовало мир как идиллию, и слово Чапека зазвучало с мобилизующей силой, превратившись в призыв и оружие.

Как и Гашек, Ольбрахт и Ванчура, Карел Чапек — один из величайших наших писателей межвоенного времени. Он стал им в силу ярко выраженной оригинальности, своего художественного языка, своей всесторонности, новаторства, честности художника, благодаря тому, что был глубоко связан с национальной традицией и прокладывал новые пути нашей литературе, что каждым своим писательским действием он вмешивался в жизнь, чтобы помочь ей измениться к лучшему. Он умел не только точно и поэтически изобразить обычного человека и его жизнь, но и поставить важные, волнующие вопросы, имеющие широкое общественное значение, даже если сам не мог найти на них ответа.

1970 г.

Перевод И. С. Граковой.

Иржи Тауфер — поэт нашей эпохи [37]

Когда в 1928 году известный критик Ф. К. Шальда передавал свое детище — литературный журнал «Творбу» — любимому ученику и соратнику Юлиусу Фучику и «Творбе» предстояло заменить закрытые к тому времени коммунистические издания, в Моравии вышла тоненькая книжечка первых стихов семнадцатилетнего Иржи Тауфера «Вечерние глаза».

В том же 1928 году Витезслав Незвал издал свою знаменитую поэму «Эдисон», Йозеф Гора — книгу «Струны на ветру», Франтишек Галас — свой первый стихотворный сборник «Сепия», тогда же вышла одна из самых поэтичных книг Константина Библа, «С кораблем, что привозит чай и кофе», обратил на себя внимание сборником «Панихида» Вилем Завада.

1927—1928 годы были урожайными в поэзии; особенно успешно выступили поэты младшего поколения, чьи имена засияли на литературном небосклоне после первой мировой войны.