Идущая

— И что же? — улыбнулась Ирдена. — Ты ведь и сам сказал, что я сумасбродка. Я и в самом деле хочу быть твоей женой… "дорогой кузен". Разве это столь уж плохое решение? А кто иначе? По знатности со мной мало кто сравнится, да и денег у меня не меньше, чем у тебя, мой король. И союз с Зангой и моим отцом тебе вовсе не помешает, видит небо. Да из кого тебе выбирать? Или ты не знаешь, каковы столичные невесты? Хороши, конечно, куколки, да ведь они куклы и есть. Не на Реане же твоей жениться будешь! Забыть даже, что она Возродившаяся и безродная да нищая. Женщина должна быть свечой в окне, чтобы мужчина видел: есть куда возвращаться, есть место под небом, где его ждут. А эта? Какая из неё свеча! Куда тебя заведёт этот блуждающий огонек, мой король?

— Перестань, Ирдена, — тихо попросил Раир. — Не надо. Я люблю её. И не могу я ни на ком жениться. Ни на какой-либо из столичных кукол, ни на тебе.

— Почему не можешь?..

Он понятия не имел, почему. И вовсе не знал, почему ему, собственно, так не хочется жениться. Бредовое чувство, совершенно нелепое. Столь же нелепое, как пришедшая когда-то в холмах Арнакии мысль, что он хочет жениться на Реане.

— Не знаю. Глупо, но, кажется, именно потому и не могу, что люблю!

Ирдена удивлённо поглядела на него.

— А разве это причина? — она пожала плечами, помолчала растерянно. — Рий, неужто ты решил, что я прошу твоей любви? Я даже в детстве не была в тебя влюблена, как бы там прислуга ни зубоскалила. Я не хочу быть твоей любимой, я хочу быть твоей женой. А любить ты можешь кого тебе угодно, во имя Вечных!

Раир посмотрел на неё, сквозь неё, поднял руку и вдохнул, собираясь что-то сказать, выдохнул, опустил руку и покачал головой.

Ирдена теребила край длинного рукава. Она тоже была сконфужена, но заговорила первой.

— Прошу простить эту выходку, мой король. Ох, Раир, это страшное нарушение этикета с моей стороны! Видит Тиарсе, я понимаю, что не должна была заговаривать на такие темы!..

— Не извиняйся, Ирдена, я вовсе не рассержен, я растерян. Однако, ты совершенно непредсказуема! Во имя Хофо! Может быть, если бы тебе довелось встретиться с Реаной, вы стали бы подругами. Вы даже похожи чем-то: ты настолько небрежно обращаешься с этикетом и обычаями…

— Нет, что ты говоришь, Раир! — вскинулась Ирдена. — Это страшные вещи, что ты говоришь! И мне жаль, что так обо мне думаешь! О Возродившейся говорят, что она пришла уничтожить мир. Она — разрушительница, она восстаёт против Кеила и всех Вечных, разрушая границы, руша всё. А я бы и не вздумала нарушать обычаи! Я не разрушительница, с чего бы мне разрушать этот мир, я и так отлично устроюсь. Есть правила игры, им уж не одно тысячелетие, они освящены Вечными. Я лучше выучу правила и стану выигрывать поэтому. А есть люди, что, даже не зная правил, создают собственные. Они ни за что не станут жить по правилам, если не сами их создали. Вот Возродившаяся такая. Потому она и разрушит мир: не из-за того, что она — зло и ненавидит всех. Я знаю, я это ересь говорю, но уж ты-то меня поймешь. Я не видела её — Возродившуюся — в самом деле, но я хорошо знаю священные книги и эти пророчества я читала тоже. И даже по священным книгам выходит, что грядущая разрушить мир — не зло, она просто другая. Совсем другая. Она захочет устроить в мире свои правила, но два порядка не уживутся в одном мире, и потому наш рухнет, если в последней битве Вечные проиграют. Зачем ты говоришь, что мы похожи? Я не хочу разрушать! Я не стану придумывать свои правила, мне лучше выучить те, что есть.

__________________________________________

Хейлле опоздал на коронацию. С определенной точки зрения, не трагедия: умение поэта не в том, чтобы быть свидетелем всех без исключения событий, стоящих внимания. Только уличные зеваки стремятся успеть всюду — но кто сказал, что уличный зевака непременно будет поэтом? Поэт сможет рассказать и о тех событиях, которым он не был свидетелем, и рассказать так, что даже сами свидетели признают его правдивость! А этот Шаната, будь он хоть трижды удачлив, — ведь сумел, проныра, проскользнуть даже в храм на саму церемонию! — вовек не сумеет сложить такой баллады, какую сложит Хейлле из Нюрио, прозванный Голосом Эиле!

Хейлле шмыгнул носом, подёргал, скосив глаза, нитку, свисавшую с головной повязки, убедился, что повязка сползёт на нос раньше, чем нитка оторвется, и восстановил status quo. Нахохлился, завернувшись в плащ. Однако проныра Шаната сидит сейчас в "Пьяном быке" в окружении любопытных и щедрых слушателей, а Голос Эиле мёрзнет на городской площади, потому что последние деньги отдал на перекладных от Рикола до Торена — только затем, чтобы застрять на границе и опоздать на два дня. И повстречать счастливого и самодовольного бездаря Шанату, который уже второй день пользуется среди торенцев совершенно незаслуженным почетом! Да падёт гнев Вечных на это грязное животное, имеющее наглость зваться поэтом! Чтоб его чесоткой поразило, и чтоб язык у него отсох, у дешёвого зубоскала!