Идущая

— Ты ориентируешься на изображения Страшного Суда и казни грешников? — Раир усмехнулся. На таких картинах Возродившаяся традиционно изображалась с клыками в палец длиной, с кожей цвета сырого мяса и в ожерелье из человеческих рук и голов. Кроме того, её представляли с полусотней рук, каждая из которых сжимала какое-нибудь оружие. Кроме одной, которая сжимала медальон, Олинду.

— Нет, мой принц, я ориентируюсь на портреты Лэнрайны ол Тэно и описания Реаны. Говорят, что она черна лицом от загара, сама тоща, а лицо угловатое. Это верно?

— Нну… Да… — Раир описал бы совсем не так, но по сути, пусть и не по форме, Занота сказал верно.

— И неужто неоколдованный человек сочтёт это приятной внешностью? Всё бы ещё терпимо, но загар… Не то что воспитанные люди, и крестьяне себе такого не позволяют! Это, в конце концов, неопрятно! Недопустимо так небрежно относиться к своему телу!

— Занота, ты не видел её! Она красива. Да, она странная, но она красива: и даже загар, клянусь крыльями Хофо! Словно дикий мед, просвеченный солнцем!

Занота качнул кубком вправо и влево, покачал головой в такт заколыхавшемуся густому золотистому напитку.

— Ты напрасно думаешь о ней, ачаро. Прислушайся к разуму. Плоть слаба, а женская натура изменчива. Возможно, она давно уже с другим, а ты всё ещё томишься по выдумке.

— Как ты можешь! — Раир вскочил. — Ты не вправе так говорить, ты вовсе не знаешь её!…Да, — он неожиданно успокоился и снова сел, — ты совершенно не знаешь её.

— Не знаю, — легко согласился Занота. — Но я достаточно знаю людей. Пусть даже она не Возродившаяся, она женщина. И простая женщина, даже нищая, бродяга. Ты ведь даже не знаешь, мой принц, девица ли она.

В принципе, Раир знал совершенно достоверно. Но сообщать об этом Заноте не стал.

__________________________________________

Она задержалась в Киле не дольше, чем потребовалось, чтобы проститься со Вкадлехом (судя по его интонациям, ученый Реану не простил), сбить магией в плотную дорожку грязь у него перед дверью, шугануть с забора боязливо наблюдавшую ребятню и пройти расстояние до околицы. К полудню следующего дня она знакомилась с Арнером, и город ей понравился. Сложно сказать, чем. Западные ворота, через которые она вошла, открывали путь на узенькие переулки с глухими стенами, причем высота стен позволяла догадаться, что этот район едва ли считается элитным. "И все же, летом здесь должно быть восхитительно", подумала Реана. Деревья протягивали ветки из-за каменных стен — здесь разводили сады прямо в городских стенах, и не так часто гадили себе под ноги, как арнцы. Мостовая, конечно, не походила на те, что в голливудских фильмах: чтобы с тротуара можно есть, — но всё познается в сравнении. Кстати, тротуары здесь тоже были. Только в центре города, правда, но — были. Зародыш уважения к человеку, пешему. И ещё в городе росли деревья. Как раз вдоль тротуаров. Местная администрация не пожалела денег на нужды уважаемых горожан. А совершенно посторонние нищие бродяги вроде Реаны беззастенчиво пользуются вовсе не для них созданными благами цивилизации. Одинокий встречный в на удивление чистой форме городской стражи хотел было шугануть из благополучного района подозрительную бродяжку, но Реана правдоподобно возмутилась, что идёт с паломничеством к храму, и добилась в конечном итоге ещё и чёткого описания маршрута до площади Зорь. Пока она шла по улице, храм скрывали другие здания. Светлый купол растворялся на фоне высокого пасмурного неба, и только поднявшись к площади, Реана замерла в восхищении. Храм вырос неожиданно, словно сгустившийся воздух завился туманом и застыл, чуть касаясь земли. Он парил над мостовой, не касаясь её, и в то же время словно вырастая из неё, как утренний туман клубится по траве, как пар от влажной почвы летним вечером, поднимающийся от земли, тянущийся ввысь. Как роща, чистая и звонкая, на вершине холма, глядящая в небо и приветливая к прохожим. Белый, молочный, прозрачный мрамор, лёгкий, как пена, и ясный, как хрусталь, будто светящийся изнутри. Древний храм, спокойные линии, изящество простоты, прозрачность колоннады, растворяющей границу между зданием и площадью, обнимающей площадь полукольцом. Колоннада вырастала из невысокого всхолмья, почти незаметного на первый взгляд, и парила над тобой, создавая опору для самого храма. Три многогранных купола плыли в небо и глядели на людей внизу. Реана стала примерять архитектуру к привычным стилям, и с этой точки зрения странный был храм. Устремлённые вверх приделы, колокольня, высокие окна — словно дань готике; плавные линии куполов — словно главы Тадж-Махала или русских церквей; античная строгость колонн, древняя, благородная простота и величие стен и башен. И все это невесомо таяло в пространстве, словно сама реальность сгустилась и задрожала ясным кристаллом. Храм врастал в рельеф, в площадь, как старинный монастырь, высеченный в скале; он был сердцем города, сплетаясь с ним, как японский чайный домик теряется среди деревьев сада.