Идущий от солнца

– Вера, не отвлекай меня. – Иван изо всех сил подгонял лошадей и все время прислушивался к треску растущего пожара. Лицо его было напряженным, очень бледным, в движениях чувствовалась усталость, но голубые глаза горели ярким небесным светом. – Нам бы еще километра четыре отъехать и передохнуть.

– А потом?

– Потом новая «дыра», только поменьше, хотя и глубже намного. Такая, что не только вертолет заглотит.

Вера попыталась сама повалить иностранца на бок, но из этого ничего не получилось. Сыщик оказался неподъемно тяжелым, и вдобавок пальцы его рук были сжаты в твердые кулаки и руки раскинуты на всю ширину розвальней. И тогда она, на свой страх и риск, плеснула ему несколько глотков первача прямо в раскрытый в беспамятстве рот. Иностранец сразу закашлялся, открыл глаза, и лицо его оживилось.

– Джоконда… – вдруг с грустной улыбкой сказал он и стал разглядывать Веру. Глаза его были безумными, ничего не выражали и бессмысленно блуждали, как будто не видели Веру. Вера подмигнула ему. В ответ он что-то простонал и опять закрыл глаза.

Недолго думая, она плеснула еще, и на этот раз лицо его еще больше оживилось, на нем вспыхнул здоровый румянец, и он разжал свои стиснутые кулаки.

– Динь-динь – тихо сказала Вера почти шепотом, когда он опять открыл глаза.

– Бай-бай – так же тихо ответил он и закрыл их снова.

Лицо иностранца было классическим, типично арийским.

«Вылитый Зигфрид – подумала она. – Только лежащий и слишком полный. Конечно, стоящий лучше. Но я его подниму… – успокаивала она сама себя. – Не таких лежащих Гераклов поднимала, особенно по вызову на дом, и не с такими животами».

– Мне кажется, Ваня, что это как раз тот господин, с которым я найду общий язык. Лишь бы нормальным был после такой беды, – пыталась успокоить она Ивана, который начинал жалеть, что связался с иностранцем.

– В том-то и дело. Нормальный в такую хлябь не полезет, – строго подметил Иван.

– Он молод, это хорошо, и, по-моему, очень богат.

– Флаг в руки тебе, милая моя. Дай бог. Только не забывай о том, что если его начнут искать родственники или посольские чины, то появятся сложности. и может, твой новый счет ты откроешь в зоне особого режима.

Эта шутка не очень понравилась невесте. Но в Москве она привыкла и не к таким шуткам. Когда ее первый раз раздели в «элитном» доме на пробе под названием «кастинг», то один известный чиновник по сексуальным вопросам (он же один из учредителей «элитного» дома) сказал такое, после чего она больше месяца не «работала» по вызовам. «У тебя задница красная, как у шимпанзе, и работать тебе надо не в „элитном“ доме, который я создал на принципах демократии, а в обычном доме терпимости при каком-нибудь полусовковом обезьяннике „Шкурсбыт“ или „Росхренурожай“».

Но Вера уже вынашивала план, как из беглого горячо любимого зэка сделать гражданина с паспортом, гражданскими правами и обязанностями, со статусом юридически защищенного человека. Она видела его в роли творческой личности, а именно в роли художественного руководителя и даже генерального директора своего развлекательного клуба, где будут петь искренние песни о взаимных чувствах между партнерами, о дружбе и, конечно, о слезной, неиссякаемой любви к патриархальной, исконно русской земле, о существовании которой она даже не подозревала до встречи с Иваном.

Россия, с которой она столкнулась на подмостках театральной академии, была совсем другой. Конечно, педагоги по актерскому мастерству внушали всем студентам, что только у них настоящая русская школа, основанная Немировичем-Данченко и Станиславским, как будто до них русского театра не существовало. Но внушать, к сожалению, можно что угодно, когда страна теряет или не имеет нравственных ценностей и законов, а любой хваленый предприниматель или депутат может вдруг оказаться таким бандюгой, таким непотрошеным кровососущим оборотнем, что профессиональный убийца ухмыльнется и позавидует его изощренности. Вера уже так «наелась» этих новых ООО, где дух накопительства и самовыпячивания под любыми вывесками и знаменами торжествовал над всем остальным, что ее даже подташнивало при виде очень богатого русского клиента по паспорту, а на самом деле какого-нибудь кришнаита или иудея, давно продавшего и честь, и совесть не только России, но и свою. Таких «русских» она насмотрелась и наслушалась и на Мосфильме, куда любила ездить на первом курсе академии, и на телевидении, и на радио, и на подиумах, подрабатывая разовой моделью, но больше всего – на банкетах и презентациях, где хороший кусок колбасы или красной рыбы мгновенно останавливал самые жаркие споры о значении русского духа в России.