Идзуми Сикибу. Собрание стихотворений. Дневник

«Убить —
И этого слишком мало.
Нечуткий петух,
Когда ему петь — не знает,
Вот и сегодня утром…»

Я ответила:

34

«Мне ли не знать,
Как эта птица жестока —
Утро за утром
Я неизменно слышу
Ее безжалостный крик.

Этот петух и в самом деле несносен».

Прошло несколько дней, и однажды лунной ночью, когда я сидела у порога, любуясь светлой луной, от принца принесли письмо.

«Что вы теперь? — изволил написать он. — Смотрите ли на луну?

35

Вспоминаешь ли ты
О том, о чем я вспоминаю?
К далеким вершинам
 Клонится луна, как будто бы с ней
Расставаясь, вздыхаю печально…»

Письмо принца обрадовало меня более обыкновенного, к тому же, когда его принесли, я как раз вспоминала ту ночь и мучилась сомнениями, думая: «А не увидел ли меня кто в доме принца, ведь луна была такая яркая…» Поэтому я ответила:

36

«Стоит подумать:
"Той ночью над нами сияла
Та же луна",—
И взор, от нее отвращаясь,
Бесцельно блуждает по небу».

Ответив же, снова устремила свой взор к луне и так, в тоскливом одиночестве, просидела до самого рассвета. На следующий день принц изволил приехать, но никто из домашних того не услышал. В моем доме, разные занимая покои, живут другие дамы[141], и принц, приметив карету, принадлежавшую кому-то из их гостей, подумал: «Она, наверное, теперь не одна». Придя в дурное расположение духа, он тем не менее не пожелал окончательно порывать со мной и изволил прислать такое письмо:

«Поняли ли вы, что я вчера вечером приезжал к вам? Неужели вы даже не заметили? О, это невыносимо…

37

Знал и раньше — порой
Вздымаются волны выше
Горы Мацуяма[142]

.Но такой дождливой тоски
Никогда не испытывал прежде…»

В тот день как раз лил дождь. «Вот странность, — подумала я, — уж не оговорил ли меня кто?» И ответила так:

38

«Скорее уж ты
"Сосна на вершине", и волны
Взлетают все выше…
И разве сумеет кто-нибудь
Тебя превзойти?»

Очевидно, воспоминания о прошлой ночи были слишком мучительны, во всяком случае, принц долго не давал о себе знать. А потом прислал такую песню:

39

«То от обиды
Сердце болит, то томлюсь
От любовной тоски —
Лишь ты в моих думах, и я
Ни минуты не знаю покоя».

Не могу сказать, что мне нечего было ответить, но принц наверняка бы истолковал мои слова по-своему разумению — мол, решила оправдаться, — поэтому я ограничилась такой песней:

40

«Придет ли конец
Нашим встречам? Ах, будь что будет,
Не стану вздыхать.
Лишь бы любовь никогда
Не иссякла, пусть только обиды…»

Таким образом, они все более отдалялись друг от друга. Однажды лунной ночью, когда женщина лежала, погруженная в глубокую задумчивость и, глядя на луну, невольно повторяла про себя: «Как завидую я…»[143], ей вздумалось написать принцу:

41

«Гляжу на луну
И печалюсь — снова одна
В жилище унылом.
Но кому о том расскажу,
Если ты не придешь?»

С письмом женщина послала девочку-служанку, наказав передать его Укон-но дзё. Принц как раз собрал своих приближенных и беседовал с ними. Дождавшись, пока все разойдутся, Укон-но дзё вручил письмо принцу, и тот, приказав снарядить обычную карету, поехал к женщине.

Она все еще сидела на пороге, любуясь луной, и, увидев, что пожаловал гость, тут же опустила занавеси. Как всегда, с каждой новой встречей в красоте принца открывалось что-то новое, доселе неизведанное: сегодня, вопреки обыкновению, он приехал в поношенном домашнем платье, мягко облекавшем его фигуру[144], и от этого казался еще прекраснее. Без лишних слов принц положил письмо на веер и, молвив только: «Ваш посланник удалился, не взяв его…» — передал его женщине. Она же сочла неприличным отвечать, ибо расстояние меж ними было порядочное, и, лишь подсунув под занавеси веер, молча приняла послание. Принцу вздумалось войти в дом. Проходя по прекрасному саду, он произнес: «Чем она не роса…»[145]. Сколько благородного изящества было в его облике! Приблизившись, принц сказал:

— Сегодня я не смогу остаться. Я хотел лишь удостовериться, к кому приезжал этот тайный гость… На завтра мне предписано удаление от скверны[146], и ежели меня не будет дома, у домашних могут возникнуть подозрения… — С этими словами он двинулся к выходу. Но женщина проговорила:

42