Иегуда Галеви – об изгнании и о себе

– Палестинцы никогда не смирятся с нашим присутствием здесь, – говорит Шломо, – непрекращающиеся теракты поддерживают их национальное самосознание. И дело не в оккупированных территориях, а в самом существовании еврейского государства на Ближнем Востоке. Скорее придёт Машиах, чем они захотят мира. Случается, правые политики делают ошибки из-за временного помутнения разума, а левые идеалисты до сих пор твердят нашим недругам: «Ребята! Давайте жить дружно!» Некоторые миролюбивые арабские лидеры ратуют о том же, но таковых – песчинка в море.

– Можно ли в некоторой степени соотнести наши войны с арабским окружением с войнами во время прихода евреев на землю Ханаанскую под предводительством Иисуса Навина? То есть задолго до нового летоисчисления? – спрашиваю я Шломо.

– В некотором смысле так, и те и другие – войны за независимость. Полагаю, что сейчас для провозглашения еврейского государства требовалась бы решимость, подобная началу восстания против Рима. Наши вожди понимали: объявление независимости спровоцирует войну с арабскими армиями, которые, подобно римским легионам, были по сравнению с израильтянами хорошо вооружены и обучены. Опять же, Америка была против, ибо полагала неизбежное поражение малочисленных не приспособленных к военному делу евреев.

Я молчал, и Шломо продолжал:

– Ещё не закончилось действие британского мандата, а иорданский легион уже начал атаку. Когда над поселением Кфар-Эцион в Хевронских горах был поднят белый флаг, его защитники были перерезаны арабами. В том кибуце есть мемориальная доска, где указаны имена… Многие из тех, которым удалось вырваться из ада войны с немцами, вскоре оказались похороненными на своей земле… На пути регулярной египетской армии был кибуц Яд-Мордехай – в нескольких минутах езды от Ашкелона. Шесть дней горстка людей с примитивным оружием сдерживала целую дивизию. Сейчас перед разрушенной в той войне водонапорной башней памятник Мордехаю Анилевичу – лидеру восстания в Варшавском гетто, в честь которого назван кибуц.

– Был там с экскурсией, – отозвался я. – Каждый, глядя на решительного бронзового Мордехая с гранатой в руке, согласится с ним, что лучше умереть в бою, чем оказаться одним из тех, кого в длинном строю ведут в газовую камеру.

– Ну да, – вздохнул мой собеседник.

Шломо для меня – подарок судьбы, и всякая встреча с ним на прогулке – нечаянная радость. Мы не договариваемся о свидании – судя по всему, он не распоряжается своим временем: у него жена, дети, внуки.

В пятницу с наступлением Шаббата улицы пустеют, только шорох моих шагов слышится в тишине, даже птицы смолкают. Невольно заглядываю в освещённые окна, где за большим субботним столом пируют отрешённые от будничных забот семьи. Первое время мне было неуютно на безлюдных дорогах с рядами замерших машин, сейчас привык, почти привык. Сворачивая на свою улицу, оглядываюсь в поисках чёрной кошки, я её часто встречаю на одном и том же месте. Зову – не появляется, и вдруг выныривает откуда-то прямо передо мной. Не обращает внимания на корм, который я обычно беру для неё, выходя на прогулку, ластится, крутится под ногами. Удивительная зверушка, живёт одна, не причастная к стае сородичей, те наведываются в общественную кормушку, куда носят им еду чуть ли не со всей округи. Снова и снова указываю отшельнице на высыпанный ей кошачий корм – никакого внимания. Иду дальше, кошка следует за мной, задирает голову: светящиеся зелёные глаза на чёрной морде удивительно выразительны. «Побудь со мной», – читаю в её молящем взгляде. «Кисенька, почему ты всегда одна?» Кошка крутится вокруг меня, трётся о мои ноги. Иду дальше, она за мной. Затем возвращаюсь к месту, где оставил корм, и снова, теперь уже решительно, приказываю моей кошечке приняться за еду. Уходя, оглядываюсь, и она оглядывается на меня.

В следующий раз, когда встретил Шломо, будто продолжая прерванную только что беседу, задал ему вопрос, ответ на который не нашёл в книгах:

– Почему ученика и продолжателя учения Гиллеля – Иоханана бен Заккая, пришедшего к римскому военачальнику Веспасиану из осаждённого Иерусалима, в отличие от пришедшего к нему же Иосифа Флавия, не считают предателем? Оба пришли к Веспасиану с пророчеством о том, что тот станет цезарем. При этом один просил пощадить наследников своего учителя Гиллеля и позволения поселиться с учениками в маленьком приморском городе Явне. Другой – о том, чтобы получить возможность написать историю Иудейской войны. И тот и другой, убедившись в обречённости противостояния Риму, были против продолжения восстания; оба призывали сикариев и зелотов к сдаче Иерусалима.