Иегуда Галеви – об изгнании и о себе

– Мне через три года будет тридцать лет… – в раздумье говорит гостья. – В моём возрасте мама вышла замуж за дважды разведённого папу, он был намного старше её. Мама хотела ребёнка. Не получалось. Я родилась спустя пять лет после того, как родители переехали из Ростовской области в Израиль, в город Арад, что недалеко от Бэр-Шевы. Должно быть, сказался благоприятный климат. Почти все мои фотографии детских лет с мамой – она не спускала меня с рук. В три года отвела в детский сад и снова пошла работать в школу. Мама рассказывала, что, оказавшись одна среди незнакомых детей, я всё время плакала. Плакала до тех пор, пока мама не забрала меня. Перед отцом она оправдывалась тем, что я необщительный ребёнок.

– Да-да, понимаю, – отзываюсь я, подвигая гостье вазу с фруктами, – у нас под окнами детский сад и каждый год первого сентября туда приводят новых детишек вместо тех, которые уходят в школу. И каждый год в течение полутора-двух месяцев, пока новенькие привыкнут, слышен ужасный рёв. Сколько раз ловил себя на желании спуститься, взять маленького на руки, прижать к себе.

– Вот и мама не могла выдержать мой нескончаемый плач, забрала меня через несколько дней. В семь лет отвела в школу. Без знаков отличия, но и без порицаний прошла службу в армии, где из-за слабого здоровья проходила строевую подготовку в помощниках повара. Гляжу на свои фотографии тех лет: тоненькая, глазастая, светловолосая – красотка, одним словом. Именно меня выбрал тогда Игаль. Высокий мужественный сержант инженерных войск, он был завидным хавером для всех девчонок. Я гордилась его вниманием. Отбыв срок в армии, мы вместе сняли квартиру в Хайфе и пошли учиться в Технион. Не давалась мне наука программиста, а Игаль, напротив, плавал в ней как рыба в воде. О том, чтобы помочь мне разобраться в той премудрости, не заикался, а я не просила. Короче, через год меня отчислили по причине неуспеваемости, а он продолжал учиться. Сейчас заведует фирмой, жена тоже козырная дама, есть дети – есть всё, что хотел бы иметь каждый. Приложи я тогда сверхусилия, может, тоже стала бы программистом. Только всё равно ничего бы у нас не склеилось. Мы ведь и по темпераменту разные: я нетерпимая, страстная, с резкими перепадами настроений, он рассудительный, целеустремлённый. Я бы рада стать такой же, как он, но разве человек волен изменить себя? Игаль на меня, неудачницу, всё меньше тратил своё драгоценное время. Как бы я ни старалась удержать его, наши отношения были обречены. От страха, что не сегодня-завтра он меня бросит, сама торопила разрыв – откликнулась на ухаживания другого хавера. С другим тоже ничего не вышло, да он мне и не очень нравился.

– Ой! – всполошилась гостья, оглянувшись на часы, – сегодня перед Шаббатом автобусы не ходят допоздна!

Я порываюсь проводить. Она отказывается: «Нет-нет, сидите, а то мне потом придётся провожать вас, и вообще старайтесь без вашего помощника не выходить из дома».

Дверь за Товой закрывается, и я остаюсь наедине со своими мыслями. Прямо зеркальная ситуация: выйди она замуж за Игаля, и тогда, подобно мне в отношениях с женой, ждала бы крохи его нежности, тепла. У жены был стимул предпочесть меня другим студентам авиационного вуза – у меня была московская прописка, а у удачливого Игаля не было причины жениться на Тове.

Столько лет прошло, и всё помню. Помню, как первый раз провожал свою будущую жену до её общежития… Помню наше первое посещение театра – мы сидели рядом, я касался плечом её плеча и не слышал, что происходило на сцене. Помню наш первый поцелуй, будь я тогда наследным принцем, отказался бы от царства ради того, чтобы всегда быть с ней.

Только и остались, что воспоминания о любви, которая была всего лишь в моём воображении. Давно уже ничего не воображаю и не жду нечаянных радостей. Значит, свободен – в этом преимущество старости. Вот только хвори одолевают – тут болит, там болит. В прошлом году пошёл к невропатологу, жаловался на дрожь в правой руке, сказал, что не могу донести до рта ложку с супом – расплёскивается. Приходится низко наклоняться над тарелкой, как хрюшка мордой в миску. На мои жалобы врач только и сказал: «А вы всё делайте двумя руками». При этом выписал таблетки, но они отшибают память. Так пусть уж лучше рука дрожит. Если на улице ветер, не выхожу из дому, боюсь, сдует. Трудно сохранить равновесие, и спина согнулась, болит. И ни к чему не привели всякие процедуры. Кардиолог, проверяющий работу сердца, на мой вопрос: «Ну как?» – ответил: «Согласно возрасту». У каждого человека свой запас прочности, и никакие заплатки не помогут. Чувствует ли человек, когда у него останавливается сердце?