Иегуда Галеви – об изгнании и о себе

Пинхас говорил, что чувство растерянности в последнее время стало особенно нестерпимым. Говорил, что совершил преступление против самого себя, ведь всегда знал, жил с данным нам Законом и самой главной, первой заповедью Всесильного: «Я Бог твой, и не будет у тебя других богов». Рассказывал, что, когда со своим работодателем оказывается в церкви, начинает молиться по христианскому канону: «Отче наш…», – а продолжает: «Барух Ата Адонай Элохейну…» Вина и тревога преследуют его. Оказалось, что есть нечто сильнее желания устроиться в жизни.

Мне жалко его, мне ли не знать, что отсутствие возможности заниматься своим делом приводит к ощущению потерянности, депрессии; всё равно что запретить мне писать стихи. Постарался утешить тем, что его грех не перед людьми, а перед Богом и искупается он покаянием, ведь еврей, даже если крестился, в любой момент может вернуться к своей вере и к упованию жить на Земле Израиля.

Ушёл мой пациент ободренным, а я продолжал думать: можно ли переориентировать влечение человека к тому или иному занятию? Можно ли воспитать смирение по отношению к будничному труду? Или интерес к доступному ремеслу? Попытался представить себя, например, на месте повара во дворце халифа или короля. И тут же почувствовал себя крайне несчастным, потерявшим интерес к жизни. Нет, не получится переключить влечение человека, ведь мы приходим в этот мир со своими задатками, способностями; хорошо если есть условия реализовать их. Как бы то ни было, будучи соучастником душевных мук и переживаний пациентов, говорю им о необходимости распознать свои склонности ума и души, что даёт ощущение бодрости, продлевает жизнь.

Самые трудные из тех, кто ищет моей помощи, – женщины, которые не в силах устоять от искушения любовью. Запрещено прерывать беременность, однако… Вот стоит передо мной миловидная, совсем юная девушка, в глазах отчаянье, мольба. Если не помогу… Нетрудно представить её безвыходную ситуацию; каждая, оказавшаяся на её месте, умоляла бы меня о том же. Доверительно, как отцу родному, рассказала про своё несчастье. Жила со старшим братом в маленьком домике на краю города, брат женился и привёл жену, которой стало тесно в бедном доме в одной комнате. Короче, собрала она вещи сестры мужа и выставила их за дверь, и той ничего не оставалось делать, как уйти.

Брат смолчал – не заступился. На несколько дней приютила подруга, и тут подвернулся человек, который пел под окном серенады о любви. И так пел, что для неискушённой девочки не было никаких сомнений в его чувствах. Само собой разумеется, он не оставит её. Как же иначе? Доверчивая, она не стала противиться его домогательствам. Однако, когда узнал о беременности – бросил. Ей и самой жить негде и не на что, а тут… Я, как в детстве, почувствовал себя виноватым в том, что кому-то плохо; девочка обездолена с ранних лет – у неё нет выбора. Если покончит счёты с жизнью, на мне будет больший грех, чем если помогу ей избавиться от плода. Во времена Галена жизнь плода была важнее жизни матери, сейчас – наоборот. Обычно в ситуации нежелательной беременности я отговариваю женщину от соответствующей операции, говорю, что ребёнок – самый большой подарок в жизни. Однако не в этом случае, когда бедняге деваться некуда. Стоит она передо мной ко всему безучастная, страх уничтожил волю к жизни. Да ведь и выбора нет. Совсем юная, она напоминает нераспустившийся, но уже подмороженный бутон цветка. Невольно представляю себя на месте этой бедняги. Если откажу, пойдёт к другому врачу, который может оказаться менее искусным в своём деле; девочка умрёт, и я всю жизнь буду мучиться угрызениями совести. Будь она еврейкой, община позаботилась бы, записала бы ребёнка на имя отца, но у неё нет отца, тогда выдали бы замуж пусть и не за молодого вдовца. А этой несчастной некуда идти. Спрошу своих друзей; кому-нибудь из них наверняка нужна помощница в доме.

Пока слушал историю о незадачливой любви, почему-то не оставляла мысль о том, что чувствует человек, когда кончает счёты с жизнью. Испытывает ли боль, когда у него останавливается сердце? Или раскаяние? Сколько несбывшихся надежд обрести дом, семью у таких никем и ничем не защищённых женщин.

Случается, что проблема не только в обстоятельствах, но и в нас самих. На днях был у меня, казалось бы, благополучный человек лет сорока; жалуется на одиночество; говорит, что его воображение опережает действительность. При первой встрече с женщиной очаровывается, представляет её такой, какую хочет видеть. Восхищается ею, однако спустя два или три свидания вдохновение исчезает.

– При этом, – говорит он, – я вовсе не ищу новых впечатлений. Двадцать лет прошло, как расстался с женой, она давно вышла замуж, имеет детей, а я один.

– Почему вы расстались?

– Мы с самого начала были неровней, жена из образованной, состоятельной семьи, а мои родители жили едва ли не в нищете – отец торговал солёной рыбой. Самую просоленную на дне бочки никто не покупал, так он приносил её домой, и мама придумывала из неё разные блюда.

– При этом ваша бывшая супруга вышла за вас замуж.