Иегуда Галеви – об изгнании и о себе

Пусть помнит человек и затвердит,
Что он идёт к могильному провалу
И с каждым днём проходит путь помалу,
А думает – на месте он стоит,
Как тот, что на гонимом ветром судне,
Закрыв глаза, на палубе лежит.[121]

Стараюсь утешиться тем, что многие из стихов ставшего мне родным человека включены в синагогальную литургию еврейских общин. Значит, душа его среди живых. Мы с ним, будучи далеко друг от друга, жили словно на одном дыхании. Примерно в одно и то же время наши стихи становились всё более грустными, усиливалось ощущение неприкаянности. И это зависит не от материального достатка сегодняшнего дня, а от того, что у нас нет места на чужой земле. Погромы еврейских общин в Германии, Франции, а в Палестине крестоносцы устраивают резню инаковерующих.

Нигде, ни к Востоку, ни к Западу,
пристанища не сыскать,
Где б обрели мы покой
и радость смогли б вкушать.
Эдом ли одержит верх
иль Измаилова рать,
Мой жребий всегда один –
Творца молить и страдать.[122]

Воображаемый разговор со своим пребывающим сейчас на небесах другом утешает; ему поверяю свои мысли о стремлении уехать в Палестину. На вопрос: что гонит меня, почему не сидится на обжитом месте? – ответ простой: чувство, которое передаётся памятью поколений. Мечта снова оказаться на своей земле поселилась во мне ещё в ранние годы при виде дедушкиных свитков и книг; я их ещё не мог прочесть, но знал, что в них содержится самое главное.

Об этом – самом главном, ставшим содержанием моей жизни, я и написал в «Кузари», где показываю равноправность, более того, преимущество нашей веры над господствующими в Испании исламом и христианством. Теперь мне остаётся ещё и ещё раз просмотреть рукопись и ждать попутного ветра, что надует паруса сначала в Александрию и оттуда к берегу Палестины.

Чувствуя себя в ответе за убедительность доказательств в наличии здравого смысла именно в нашем Учении, снова и снова возвращаюсь к, казалось бы, законченной работе о выборе иудаизма хазарским царём в начале девятого века. И никакой мистики, всё складывалось согласно ходу событий. Хазарский каганат, созданный в средине седьмого века кочевым народом, познакомился с евреями во время присоединения территорий Дагестана. Там же оказались и бежавшие от преследований иудеи из Армении, Рима, где властители насильно обращали их в христианство. В Грузии не было антисемитизма; более того, духовная культура иудеев во многом определяла воззрения грузин. Чем и объясняется, что евреи тех мест не устремились в Хазарию, а ограничились перепиской с тамошним царём – Иосифом.

«Кузари» – главное дело моей жизни. Поэтов в Испании много, я всего лишь один из них. Как бы ни складывалась моя жизнь, никогда не оставляло сознание, что живём мы из милости на чужой земле. И только наша вера, в которой больше логики и здравого смысла, чем в религиях окружающих народов, сохранит нас. Дабы никто не усомнился в убедительности сюжета, снова и снова обращаюсь к своей, построенной на реальных событиях, книге. В поисках истины правитель Каганата начинает беседу с философа, излагающего неоплатоническое учение, которое, по его мнению, приводит к познанию Бога, пророчеству и святости. «Однако просьба царя привести пример подобного утверждения оказывается для философа непосильной, для него же нет большего заблуждения, чем вера в то, что мир сотворён в течение нескольких дней и что Первопричина беседует с кем-либо из людей».[123] На что Кузари замечает, что «и вещие сны, пророческий дар не присущи философу».

Далее логично обратиться к первой религии, признавшей Единого Бога, – иудаизму. Однако из-за униженного положения евреев, отсутствия у них своего государства и нелюбви окружающих народов хазарский царь приглашает к себе не иудея, а сначала христианина, затем мусульманина. Те, утверждая истинность своей веры, говорят о библейских свидетельствах сотворения мира, выходе евреев из Египта и даровании Торы сынам Израилевым. Кузари только и остаётся обратиться к раввину – представителю первоисточника единобожия. Раввин начинает беседу с признания философов, то есть значения человеческого разума. Путём разума можно прийти к интеллектуальному постижению. При этом разум имеет свои пределы и без помощи свыше не творит чудеса.