Иегуда Галеви – об изгнании и о себе

Непостижимо устроен мозг: умирающий от рака поэт и переводчик в предсмертном беспамятстве разговаривает на английском языке, читает стихи, не знаю – свои или чужие. К нему ходит сестра-близнец, рассказала мне, что они родом из Киева, до войны у них был большой дом, гувернантка, детей учили иностранным языкам, музыке, изящной словесности и, как она выразилась, «прочим излишествам». «Или такое воспитание, – в раздумье говорит она, – или изначальная предрасположенность сделали брата романтиком: в юности он влюбился в замужнюю женщину, которая стала его музой, так и жил с этой воображаемой любовью. Зато какие стихи посвящал ей! Может, он и не женился на другой из страха утратить вдохновение…» Как и брат, сестра худощавая, элегантная и гордая своей независимостью.

Поэт уйдёт в другой мир, но останутся его стихи. А что останется после меня? Пытаюсь представить себя на месте этого вдохновенного стихотворца и не могу. То ли нужда моей пролетарской семьи, то ли постоянное сознание ответственности сделали меня в каком-то смысле роботом – немедленно, как по команде, встать и приняться за дело, несмотря на усталость, неуверенность в исходе. Нет, я не позволял себе роскошь делать только то, что хочу… Умирающий поэт то ли в бреду, то ли в минуты проясняющегося сознания подбирает рифмы, вот так же и я буду в предсмертной мерцающей памяти вспоминать о своих соображениях в плане генетики.

Мне трудно расслабиться – всё время мысленно возвращаюсь к своим больным. Как алхимики искали философский камень, так и я воображаю некую причину всех недугов, дабы одним лекарством заменить многие. В соседней палате молодая женщина, красивая библейской красотой, о таких говорят – типичная еврейка, учит иврит. Она врач, всё знает про свою болезнь, знает, что осталось ей недолго. Зачем ей иврит? Может, это желание отвлечься? Или собирается встретиться с Создателем и разговаривать с Ним на языке прародителей, на котором Всевышний говорил с Адамом и Евой? От действительности спасает воображаемая жизнь…

Внушаю сникшему после химиотерапии мужчине средних лет, что сильный дух помогает бороться с болезнью: наши чувства создают определённый баланс в организме, а отрицательные эмоции снижают иммунитет. Его фамилия Черкесский, это фамилия моей мамы, и он тоже родился на Украине. Мы с ним ищем родственные связи и вместе слушаем французский шансон, что поёт в соседней палате помутившаяся сознанием чуть ли не столетняя француженка. Положительные эмоции мобилизуют защитные силы организма, что особенно актуально для онкологических больных.

Удивительно действуют на человека песни, музыка. В пятницу, в Шаббат, больничная тишина взрывается квартетом музыкантов – гитара, флейта, аккордеон, бубен. Поющие религиозные мужчины заходят в палаты, дарят больным фрукты, сладости. Ходячие больные присоединяются в коридоре к весёлой процессии, подпевают, пританцовывают, их лица светлеют; в этот момент наши постояльцы забывают свои хвори. И я с благодарностью думаю о религиозных в чёрных кипах; они оказывают первую помощь пострадавшим в терактах, авариях со смертельным исходом – это ли не проявление самоотверженности, человеколюбия?

Редко кто выписывается из нашего хосписа. Глядя на своих пациентов, спрашиваю себя: «А сам я хочу долго жить?» Когда-то думал, что с возрастом человек умнеет, приобретает опыт, знания; всё ждал некоего прозрения. Теперь понимаю: с годами приходит маразм, потеря памяти. Как бы то ни было, на склоне лет могу сказать о себе: я был хорошим врачом; никогда не шёл на компромисс, взяток не брал, никому не кланялся и всё, что мог, делал. Одним словом, так и остался истинным пионером. Может быть, человек заранее запрограммирован на то или иное поведение. Был счастлив, когда видел результаты своих усилий и интуиция становилась уверенностью. Правда, я не преуспел, но ещё вопрос: что считать успехом?

Мысли о чудодейственном лекарстве, которое бы вернуло человеку здоровье, всё реже посещают меня. Больных хосписа уже не вылечить, но можно облегчить им последние дни жизни. У нас здесь все на равных, нет религиозных различий. Мою помощницу, монахиню Елизавету, ребёнком привезли из Сирии, работала в Евсейском храме, русский язык знает великолепно. Была врачом, потом стала монахиней, владеет несколькими языками и находит для всех слова утешения. Перед последней чертой все равны и уже никто никуда не спешит. Евреи, христиане, мусульмане при случае помогают друг другу – едина природа человека. Почему-то подумалось, что ближе всех к осознанию единства, наверное, масоны, у них нет различий между людьми разных религий. Бог один и все люди созданы по Его образу и подобию; главное – дела, работа человека в этом мире. Вспоминается нетерпимость католиков в Испании, их костры инквизиции; воинственность мусульман, огнём и мечом обращающих инакомыслящих в свою веру.