Иерархия заговорщиков: Комитет Трёхсот

За исключением России, аристократия значительно меньше пострадала от экономических последствий войны и революции в Европе, чем буржуазия. Большую часть её богатств по традиции составляли земли, которые не так сильно пострадали от инфляции, как материальные ценности.

Крушение монархий (кроме английской) нанесло мощный удар по старому общественному строю и высшим слоям общества. Особенно сильно это отразилось на тех, чьи общественные функции оказались в новых условиях невостребованными – государственных чиновниках и дипломатах. Теперь в их услугах нуждались не в такой степени, как до Первой мировой войны.

Некоторые представители русского дворянства нашли в себе мужество перейти в класс пролетариев или даже слуг: в послевоенном Париже их можно было встретить в качестве, скажем, водителей такси, швейцаров ночных клубов и метрдотелей. Но большинство были вынуждены на протяжении всей своей жизни нести бремя социальной клеветы. И если раньше, при монархии, строго охраняемая граница, отделявшая элиту – высший свет столичного общества – от других его слоёв, была непреодолима, то теперь там, где грани постепенно стирались, а то и вовсе исчезали, образовывались зияющие пустоты. Как писал об этом в своих воспоминаниях «История одного короля» (“A King’s Story”) герцог Виндзорский:

«Фактор перемен ещё не столь глубоко проник в структуру английского общества, чтобы уничтожить большую часть прежней утончённости… Во время так называемого «Лондонского сезона» весь Уэст-Энд, с рассвета до полуночи, превращался в почти нескончаемый бал… Вечер всегда можно было скоротать в каких-нибудь весёлых ночных клубах, которые стали в то время очень модными и едва ли не респектабельными».

(Выражение «весёлый ночной клуб» в английском варианте звучит как «гей-клуб», поэтому герцог далее поясняет: Слово “gay” в то время означало «счастливый». Оно стало использоваться как эвфемизм для выражения понятия «гомосексуализм» только с середины пятидесятых годов). Но герцог не объяснил, как «фактор перемен» был искусно применён по указанию Комитета 300 Тавистокским институтом.

Исчезновение женской стыдливости, которое можно было впервые отметить вскоре после окончания Первой мировой войны, внезапно стало повсеместным, ничем не сдерживаемым. Для неосведомлённых это было всего лишь социальным явлением, и никто и не подозревал, что его источником был Веллингтон-Хаус и его зловещие социальные инженеры.

Эта заданная эмансипация сопровождалась бунтом, в особенности среди молодёжи, против любых традиционных ограничений для мысли или для плоти. Этот бунт закончился посреди сокрушённых идолов павших империй. Послевоенное поколение Европы восстало против вcex обычаев, в отчаянии пытаясь покончить с ужасами войны, которую ему довелось пережить. Глубокие вырезы (платья), курение и распитие спиртных напитков в общестенных местах стали распространённой формой протеста. Демонстративный гомосексуализм и лесбиянство были следствием не внутренней убеждённости, а возмущения случившимся и бунта против того, что разрушила война.

Бесчинства радикалов и революционеров проявлялись в искусстве, музыке и моде. Стал популярным «джаз», а «современное искусство» считалось «шикарным». Всё было проникнуто одним духом: «не беспокойся ни о чём». Но это вызывало тревогу и выглядело нереальным. Это были годы, когда Европа пребывала в глубокой контузии. Веллингтон-Хаус и Тависток сделали своё дело.

Беспокойное послевоенное поколение ощущало себя гонимым вперёд неподдающимися контролю событиями, и за этим стояло его духовно-эмоциональное оцепенение. Только теперь начинал проявляться ужас перед этой войной, в которой были бессмысленно и безжалостно убиты, искалечены, изранены и отравлены газом миллионы молодых людей. Вот почему им требовалось «вычеркнуть это из памяти» своим скандальным поведением с явным пренебрежением к традициям прошлого. Понесённые потери заставили увидеть войну во всей её ужасной и безобразной жестокости, и люди с отвращением отшатнулись от увиденного, в шоке и полной безысходности от тех разочарований, которые принёс им мир. Европейцы, с их более древней культурой, которой характеризовалась западная цивилизация, испытывали большее потрясение, чем американцы. Они разуверились в основополагающих ценностях, в тех достижениях, которые придавали силы их отцам и дедам и возвеличили их нации. И это было особенно характерно для Германии, России, Франции и Англии.

Думающие люди не могли понять, ради чего две самые цивилизованные и развитые страны мира разодрали друг друга в клочья, отняв жизни у миллионов своих самых лучших молодых парней.