Иероглиф зла

Правда, когда я взяла кисть в руки и, подобно Кате, приложила ее к бумаге, девушка сказала, что туши слишком много и нужно стараться выполнить движение кистью так, чтобы сверху лепесток был бледнее, а книзу темнее. Я сделала несколько попыток нарисовать то, что просит мастер, но у меня ничего не получилось. Вскоре это занятие мне надоело и я отдала кисть Кате.

– Лучше посмотрю, как ты рисуешь, – сказала я девушке. – Увы, художник из меня никакой, даже в школе по рисованию трояки были.

Катя улыбнулась и легко дорисовала свою картину. И правда, получился красивый цветок со множеством лепестков и тонкими листьями.

– Надо же, как здорово! – восхитилась я. – Когда смотришь, как ты рисуешь, кажется, что это так просто, а вот у меня ничего не вышло…

– Поначалу всем кажется, что суми-э – это просто, – улыбнулась девушка. – Я тоже так считала. Пока сама не попробовала. Когда рисует мастер, то создается ощущение, что он совершенно не думает, что собирается изобразить – там поставит мазок, тут линию, тут точку. А потом раз – и маленькая пушистая птичка сидит на ветке рябины в осенний дождик. Знаете, сколько времени я убила, прежде чем смогла более-менее нормально изобразить тоненькую рыбку? Вообще в Японии искусству суми-э учатся годами и даже десятилетиями!

– Надо же, как все, оказывается, сложно! – поразилась я. – Никогда бы не подумала…

– Сложно – и одновременно просто, – поправила Катя. – В идеале, картины в жанре суми-э надо создавать на одном дыхании, запечатлевая ощущение от красоты природы или услышанного стихотворения… ой, простите, я сейчас вернусь…

Внезапно девушка резко вскочила с места и ринулась к ближайшим кустам. Я услышала красноречивые звуки, которые сопровождают процесс рвоты. Следом за Катей внезапно побежал к кустам Дима. Похоже, его тоже вырвало. Спустя несколько минут девушка вернулась на свое место и села на землю. По ее бледному, даже осунувшемуся лицу было видно, что Катя чувствует себя далеко не лучшим образом. К нам подошел взволнованный сэнсэй.

– Катя-сан, что с вами? – встревоженно спросил Кузьмин. – Вам плохо?

Девушка вымученно кивнула.

– Наверно, я отравилась… – пробормотала она слабым голосом. – Похоже, маринованными овощами… Простите меня, сэнсэй…

– Катя, давайте я вас отведу к организатору фестиваля, на турбазе должна дежурить машина «Скорой помощи»! – тут же предложил Кузьмин. Но девушка отрицательно покачала головой.

– Можно я пойду в палатку, прилягу? – спросила она. – А то что-то в глазах темнеет, и голова кружится…

– Так, подождите, я сейчас принесу аптечку… – засуетился Кузьмин. К нам подошел Дима, тоже бледный как смерть, и сел рядом с Катей.

– Дима, вам тоже плохо? – напугался сэнсэй. Парень кивнул.

– Тошнит и голова болит… – пробормотал он. Кузьмин тут же ринулся к себе в палатку, спустя пару минут вернулся с сумкой, вероятно походной аптечкой.

– Так, вот активированный уголь… – вытащил он таблетки. – Выпейте сразу по пять таблеток, вот вода… Градусник, померяйте температуру. Еще есть смекта, регидрон, анальгин…

И у Кати, и у Димы оказалась высокая температура. Видимо, таблетки им помогли не особо, и сэнсэй позвонил Жанне, спросив, есть ли на турбазе врачи. Почему-то «Скорой помощи» на месте не оказалось, и Кузьмин объявил, что сейчас свяжется с родителями заболевших учеников, чтобы те приехали за ними. И Дима, и Катя были уверены, что зря ели непривычную японскую еду, вот, похоже, пищеварение и расстроилось. Но мне показалось это странным – ведь на завтрак все ели одно и то же, я, к примеру, даже ходила за добавкой, и хоть никогда раньше не ела цукэмоно, мне маринованные овощи не повредили.

Кузьмин сообщил родителям своих пострадавших учеников, что те отравились, и попросил как можно быстрее приехать к переправе на турбазу. Эби и Аюми вместе собрали вещи больных, Ален вызвался проводить их к берегу и переправиться вместе на катере, чтоб во время поездки никому не стало хуже. Сэнсэй сам хотел проводить Катю с Димой, но Ален заверил его, что проследит за пострадавшими, а Кузьмину лучше оставаться в лагере. Ребят больше не рвало, но оба жаловались на слабость и головную боль. Я спросила Эби, что входило в состав цукэмоно, не было ли там каких-нибудь экзотических овощей, способных вызвать такую реакцию.

– Нет, все овощи наши, не японские… – растерянно пробормотала девушка. – Мы с Аюми сами их готовили, там были порезанные маринованные огурцы, сладкий перец, лук, чеснок и томаты. Больше ничего, просто мы назвали их цукэмоно, как у японцев…

– А омлет из свежих яиц был? – продолжала допытываться я. – Может, яйца испортились? Они ведь не в холодильнике лежали…

– Нет, не должны, – возразила Эби. – Мы специально взяли то количество, какое нужно для утреннего омлета. Яйца купили самые свежие, а ночью было холодно и они не могли протухнуть. Я бы сразу заметила, по внешнему виду и по запаху. Кроме того, завтракали все, и мы с Аюми, и сэнсэй, и никому, кроме Димы с Катей, плохо не стало…

– Так чем же они могли отравиться? – недоумевала я. – Катя, Дима, вы кроме завтрака что-нибудь ели?