Иероглиф зла

Сэнсэй как раз передавал чашу с чаем сидящему рядом с ним Хадзимэ, поэтому не обратил внимания на наш уход. Мы тихо прокрались к палатке сэнсэя, которая располагалась недалеко от главной тропинки, и уселись на землю. По-прежнему не снимая перчаток, я вытащила из-под верхней куртки маску Кицунэ. От неожиданности Маргарита вскрикнула.

– Господи, она выглядит как живая! – прошептала девушка едва ли не благоговейно и в то же время с ужасом. – Посмотрите, эти кровавые следы вокруг рта… Если б я увидела такое глухой ночью, наверняка бы со мной случился какой-нибудь сердечный приступ…

– Только не трогай руками, – предупредила я ее. – Надо положить маску в пакет и пока никому ее не показывать. Если преступник, запугавший Марико, не был в перчатках, на маске остались его отпечатки пальцев. Конечно, маску трогало много людей, в том числе и сэнсэй с Аленом, но может случиться, маска поможет определить виновного… Но это еще не все.

Я вытащила из кармана свернутый листок с иероглифом и положила его перед Маргаритой.

– Ты можешь перевести, что здесь написано? – спросила я девушку. Та склонилась над посланием.

Спустя несколько минут внимательного изучения письма Маргарита наконец проговорила:

– Я не много здесь разобрала, тут мало знакомых мне иероглифов. На самом верху два неизвестных мне иероглифа, может, они означают имя того, кому послание адресовано? Не знаю… В первой строчке два слова, «ждать» и «немного». Во второй есть словосочетание «каждый день» и что-то вроде «нужно делать», по крайней мере смысл такой. Так, третья строчка… «Идти», «путь», «крайний» или «завершающий». Дальше предложение – отрицание, но я в нем ничего не понимаю, эти иероглифы мне незнакомы. И последняя строка – «идти первым», «я», «путь». Мне кажется, это какое-то стихотворение…

– Так, как это можно прочитать… – задумалась я. – Может, «немного подождать, каждый день это надо делать. Идти в последний путь, дальше неизвестно. Я иду по пути первый?» Тарабарщина какая-то…

– Может, это просьба куда-то пойти? – предположила Маргарита. – Ну, кто-то написал послание, адресованное некоему человеку. И автор просит этого человека пойти куда-то первым?

– Возможно и так, – пожала я плечами. – Вот что, может, покажем письмо кому-нибудь из ребят-второкурсников? Аюми или Эби, может, они разберутся?

– Давайте попробуем, – кивнула Маргарита. – Моих знаний, увы не хватает…

Мы вернулись к месту чайного действа, оглядели присутствующих. Марико дремала на плече Александра, и тот боялся шелохнуться, чтоб не потревожить уставшую от переживаний и страхов девушку. Студенты-японцы отдельной кучкой неподвижно сидели, выпрямив спины, и ожидали своей очереди дегустации чая, несколько гостей фестиваля тоже смотрели на сэнсэя и старались проникнуться атмосферой японской чайной церемонии. Эби, Аюми и Ален находились рядом с Кузьминым, по другую сторону от гостей из Японии. Мы с Маргаритой остановились в нерешительности. Как бы ухитриться позвать кого-нибудь из второкурсников, чтоб не помешать чайному действу? Даже несмотря на срочность дела, мне было неловко прерывать сэнсэя, поэтому я стояла молча и не знала, что предпринять.

Однако Кузьмин первым нарушил молчание – увидев нас с Маргаритой, он коротко кивнул и жестом пригласил присоединиться к церемонии. Я подошла к сэнсэю и опустилась рядом с ним.

– Сэнсэй, я хотела бы вас попросить об одной услуге… Простите, что нарушаю ваше мероприятие, но я кое-что нашла очень важное. И думаю, это имеет отношение к тому, что сегодня произошло с Марико-сан…

Кузьмин коротко кивнул и что-то прошептал на ухо Алену. Потом посмотрел на нас с Маргаритой.

– Что ж, если это так важно, давайте отойдем к шатру, я попросил Алена руководить чайным действом. По вашему виду понятно – дело и впрямь не терпит отлагательств…

Я порадовалась, что сэнсэя не пришлось уговаривать, и мы направились в сторону японского шатра. Я вытащила свой фонарик, чтобы было больше света, и протянула сэнсэю бумажку с непонятным посланием.

– Я нашла это на том месте, где Марико-сан видела оборотня, – пояснила я, не упомянув про маску. – Мы с Ритой-сан пытались перевести, но вышла непонятная ерунда. Можете помочь нам?

Кузьмин быстро пробежал глазами иероглифы и произнес наполовину задумчивым, наполовину грустным голосом:

– Это – японское стихотворение руки Обата Акиры. Он жил примерно в 978 году, точная дата неизвестна, и был самураем сёгуна. Точно не могу вспомнить имени этого господина, но в средневековой Японии существовал, как вы знаете, обычай, по которому самурай, провинившийся перед своим начальником или каким-то образом «потерявший лицо», должен был совершить сэппуку, то есть ритуальное самоубийство, более известное под названием «харакири». А перед смертью самурай должен был написать последнее хокку или хайку. Написанное является предсмертным стихотворением Обата Акиры. Оно переводится так: