Два великих противника больше не встречались. Девятого октября Ричард отплыл в Европу[174]
. Саладин назначил наместником Иерусалима Ибн Шаддада, чьи воспоминания остаются для нас ярким источником сведений о жизни и обычаях тех лет. Сам же султан удалился в Дамаск. Там его ждали радости семейной жизни — у него было 17 сыновей. Но Саладину исполнилось уже 54 года, и он смертельно устал. Его сын Захир боялся расставаться с отцом, возможно, предчувствуя, что они больше никогда не увидятся. С трогательной нежностью он повторял «до свиданья» и не единожды возвращался назад, чтобы еще раз поцеловать отца.Явившись через некоторое время в Дамаск, Ибн Шаддад нашел Саладина в дворцовом саду, в портике, где он играл с одним из своих малолетних сыновей, пока франкские бароны и тюркские эмиры томились в приемной в ожидании аудиенции.
Через несколько дней, после приема по случаю прибытия из Мекки паломнического каравана, Саладин слег с лихорадкой. Возможно, это был тиф. Врачи пускали султану кровь, но ему становилось все хуже. Он попросил теплой воды, но она показалась больному слишком холодной. «О Небеса! — воскликнул Саладин. — Неужели нет никого, кто бы мог мне подать той воды, какой хочется!» На рассвете 3 марта 1193 года он умер, слушая чтение из Корана. «И я, и все другие отдали бы жизни свои за него», — говорит Ибн Шаддад и подводит меланхолический итог:
Следующие шесть лет сыновья Саладина провели за дележом отцовского наследства, комбинируя границы то так, то этак при посредничестве своего всегда практичного и рассудительного дяди аль-Адиля. Три старших сына — Афдаль, Захир и Азиз — получили Дамаск, Алеппо и Египет; самому аль-Адилю досталось Заиорданье с Эдессой.
22-летний Афдаль унаследовал желанный Иерусалим, который он обожал. Он воздвиг рядом с храмом Гроба Господня мечеть Омара, поселил выходцев из Северной Африки в новом Магрибском квартале, сооруженном прямо у Западной стены, и построил для них медресе аль-Афдалийя.
При этом Афдаль был пьяницей и бездарным правителем, ему не удалось завоевать любовь и верность подданных, и город переходил из рук в руки в распрях враждующих братьев. Войну выиграл Азиз, но едва он стал султаном, как был убит на охоте. Дожившие до этого времени Афдаль и Захир объединили силы против дяди, но аль-Адиль одолел обоих, захватил всю империю Саладина, стал султаном и правил еще 20 лет. Холодный, элегантный и непреклонно-суровый, аль-Адиль совсем не был похож на брата: ни один из авторов того времени не высказывает в его адрес восторженного восхищения, но уважали его все. Он был хорошим правителем, возможно, «самым способным из всего своего рода». В Иерусалиме аль-Адиль построил Цепные ворота, на украшение которых пошли изысканные франкские сполии, взятые из монастыря тамплиеров: двойной купол над портиком и капители, украшенные резными изображениями львов и других животных. Цепные ворота (Баб эс-Силсиля) и поныне остаются главным входом на Харам аш-Шариф с запада. Однако еще до того как аль-Адиль стал султаном аль-Адилем I Ахмадом ибн Айюбом, в 1198 году его второй сын Муаззам Иса (арабский вариант имени Иисус) получил в управление Сирию.
В 1204 году Муаззам сделал Иерусалим своей столицей, а дворец короля Амори — своей резиденцией. Самый популярный представитель дома Айюбидов со времен своего дяди Саладина, Муаззам был добродушным человеком, не признававшим условностей двора. Штудируя под руководством ученых мужей философию и естественные науки, Муаззам пешком ходил на дом к учителям, как обычный студент. «Я видел его в Иерусалиме, — вспоминает историк Ибн Васил. — Мужчины, женщины, дети толкали его в толпе, но никто не отгонял их. Чрезвычайно храбрый человек, обладавший высоким понятием о чести, он при этом совершенно не был склонен к показухе. По королевским стандартам его выезд был чрезвычайно скромным: лишь несколько человек верхами сопровождали его. Он носил желтый тюрбан, и когда он ехал по улицам или через рынки, путь перед ним никто никогда не расчищал».
Один из самых активных строителей в истории Иерусалима, Муаззам обновил стены, воздвиг семь массивных башен и превратил постройки крестоносцев на Храмовой горе в мусульманские святилища[175]
. В 1209 году он разрешил поселиться в Иерусалиме 300 еврейским семьям из Франции и Англии. Когда еврейский поэт Иегуда аль-Харизи совершал паломничество из Испании в Иерусалим, он превозносил династию Муаззама и Саладина, хотя и оплакивал Храм: «Мы каждый день печалились о Сионе, мы скорбели о его разрушенных дворцах, мы восходили на Масличную гору, чтобы простереться ниц перед Предвечным. Сколь мучительно видеть, как дворы нашей святыни обращены в храмы иноверцев!»