И все же кланы не могли обеспечить процветание Иерусалиму, страдавшему от частых стычек между солдатами полутысячного османского гарнизона, печально известными своим дебоширством, от набегов бедуинов, бунтов самих горожан и разбоя продажных губернаторов. Население города сократилось до восьми тысяч человек, совершенно разоренных поборами правителя Дамаска, который ежегодно обрушивался на город с небольшим войском для сбора налогов[201]
.Евреи — из-за отсутствия поддержки из Европы — страдали более всех. «Арабы часто публично оскорбляют евреев, — писал Гедалья, ашкеназ из Польши. — Мы не можем поднять руку на турка или араба, потому что у них одна религия. Если кто-нибудь из них ударит еврея, еврей съежится и побредет дальше. Он всегда рискует быть избитым уже за одно то, что открыл рот». Жили иудеи в нищете и убогости; ремонтировать свои дома им запрещалось. Две сотни еврейских семей бежали, потому что «гонения и вымогательства усиливались с каждым днем», по свидетельству иудея, совершившего паломничество в Иерусалим в 1766 году. Он также «был вынужден бежать из города под покровом ночи. Каждый день кого-нибудь бросали в тюрьму».
Христиане разных конфессий ненавидели друг друга даже больше, чем иноверцев. К примеру, священник-францисканец Эльзеар Хорн называл греков «блевотиной». Каждая из общин смаковала любое унижение и притеснение, которому подвергались их соперники в церкви Гроба Господня. Контроль османов и соперничество христиан приводили к тому, что еженощно в ней взаперти оказывались 300 человек: «скорее пленники», чем священники, по мнению Эвлии Челеби. Еду им передавали через отверстие в двери либо поднимали с помощью блоков к окнам. Эти клирики, в большинстве своем католики, православные греки или армяне, ютились в ужасном, унизительном стеснении, страдали от «головной боли, лихорадки, диареи, дизентерии». Отхожие места были особенно неприглядными и зловонными: все общины имели свои отдельные уборные, но францисканцы, по утверждению отца Хорна, «страдали от смрада более всех». У греков не было уборных вовсе. Между тем меньшие по величине и нищенствовавшие общины — копты, эфиопы, сирийцы — за еду вынуждены были выполнять самую грязную работу, например, чистить выгребные ямы греков. Неудивительно, что до французского писателя Константина Вольнея дошли слухи, будто иерусалимляне «заслужили себе репутацию самого грязного народа в Сирии».
Когда Франция вновь добилась
В 1770 году египетский полководец Али Бей, заслуживший прозвище Гонитель туч (после того как разгромил бедуинов, которых, по мнению османов, поймать было труднее, чем тучи), заключил союз с шейхом Захиром. Вместе они завоевали большую часть Палестины и даже взяли Дамаск. Однако султанский паша продолжал удерживать Иерусалим. Российская императрица Екатерина Великая вела войну с турками и направила в Средиземноморье флотилию, разгромившую флот султана. Али Бей нуждался в помощи России, а Россию интересовал лишь один приз — Иерусалим. Русские корабли подвергли бомбардировке Яффо, затем отплыли на север, чтобы обстрелять Бейрут.
Османы, терпевшие поражение на всех фронтах, запросили у России мира. Мирным договором 1774 года Екатерина и князь Потемкин в числе прочих привилегий принудили османов признать российскую протекцию над православными Османской империи — а вскоре растущая одержимость русских Иерусалимом привела к европейской войне[202]
. Довольно быстро турки-османы сумели отвоевать свои утерянные провинции в Палестине. Али Бей пал от руки наемного убийцы, а 86-летний шейх Захир бежал из Акры. По дороге он заметил исчезновение своей любимой наложницы. «Не время забывать людей», — сказал Захир и… поскакал назад. Когда же он подхватил девушку, она стащила престарелого любовника с коня, а наемные убийцы закололи и обезглавили шейха. Голова «первого царя Палестинского» была отослана в Стамбул. Тем временем анархия, воцарившаяся в регионе, привлекла внимание нового героя революционной Франции.