Иерусалим. Биография

Устроив смотр войск, которыми командовали преимущественно немецкие офицеры, Джемаль, готовясь к наступательной операции против британского Египта, обнаружил, что Сирия оплетена сетью интриг, а Иерусалим превратился в гнездо шпионов. Политика паши была незатейлива: «Для палестинцев — депортация, для Сирии — террор, для Хиджаза — армия». В Иерусалиме его тактика была и того проще: «Построить по стойке смирно патриархов, принцев и шейхов, вешать знать и депутатов». Его тайная полиция выслеживала изменников, а паша высылал любого заподозренного в националистической агитации. Джемаль силой отобрал у христиан некоторые их святыни, в частности церковь Св. Анны, и начал высылать из города христианских иерархов, готовясь к наступлению на Египет.

Отправляясь на фронт, паша парадом прошел со своими 20 тыс. воинов через весь Иерусалим. «Встретимся на другом берегу Суэцкого канала или на Небесах!» — хвастливо заявил он. Но граф Байобар заметил, как один османский солдат толкает перед собой украденную где-то тачку со своим личным запасом воды. О внушающей страх военной машине и речи не было! С другой стороны, сам Джемаль останавливался на ночлег в «роскошных шатрах, где были вешалки для шляп и даже переносные туалеты». 1 февраля 1915 года паша, довольный бодрым настроением своих солдат, распевавших песню «Красный флаг реет над Каиром», повел в наступление 12 тыс. человек. Египтяне отбили атаку. Джемаль заявил, что это была всего лишь разведка боем, но летнее наступление снова не удалось. Военное поражение, блокада со стороны стран Антанты и усилившиеся репрессии Джемаля обернулись в Иерусалиме отчаянными тяготами для одних и необузданным гедонизмом для других. А вскоре дело дошло и до публичных казней.

Террор и смерть: кровавый мясник

Не прошло и месяца после прибытия Джемаля, как Вазиф Джавгарийе увидел араба в белой галабии, повешенного на дереве у Яффских ворот. 30 марта 1915 года паша казнил у Дамасских ворот двух арабских солдат, якобы «английских шпионов», а затем — муфтия Газы и его сына, за повешением которых у Яффских ворот наблюдала почтительно безмолвствовавшая толпа. Казни через повешение у Дамасских и Яффских ворот устраивались теперь регулярно после пятничной молитвы, чтобы их видело как можно больше людей. Вскоре зрелище покачивавшихся на ветру трупов на этих воротах стало привычным — по приказу Джемаля повешенных не снимали по несколько дней. Как-то раз Вазиф был потрясен неловкостью палачей, граничившей с садизмом:

«Процесс повешения не был проведен достаточно грамотно, в особенности в медицинском плане. Жертва все еще оставалась живой и страшно страдала, а мы смотрели, но не могли ничего ни сказать, ни сделать. Офицер приказал солдату взобраться на виселицу и повиснуть на ногах жертвы, но под этим весом у несчастного только выпучились глаза. Такова была жестокость Джемаль-паши. Мое сердце разрывается всякий раз, как вспомню о той сцене».

В августе 1915 года после раскрытия очередных арабских заговоров «я решил, — писал Джемаль, — предпринять беспощадные акции против изменников». Он повесил в пригороде Бейрута 15 известных арабов (включая члена клана Нашашиби из Иерусалима). А в мае 1916–го паша казнил в Дамаске и Бейруте еще 20 человек, заслужив прозвище Кровавый мясник. Джемаль даже над своим приятелем, испанцем Байобаром подшучивал, не раз повторив, что вполне мог бы повесить и его.

Паша подозревал в измене и сионистов, хотя Бен-Гурион, щеголявший в феске, вербовал еврейских солдат в османскую армию. Да и сам Джемаль не отказывался полностью от попыток «сотрудничества»: в декабре 1915 года он устроил две встречи представителей клана Хусейни с сионистскими лидерами, включая Бен-Гуриона, для выработки стратегии взаимной работы. Правда, тут же после этого Джемаль депортировал 500 только что прибывших евреев-иммигрантов, арестовал сионистских вождей и запретил сионистскую символику. Депортации вызвали протест в немецкой и австрийской прессе. Тогда Джемаль созвал сионистов, чтобы предостеречь их от попыток саботажа: «Вы можете выбирать. Я могу депортировать вас, как депортировал армян. Вы также можете остаться, но любого, кто хоть пальцем пошевелит, я велю казнить. И если вам самим по душе второе, то думаю, что венской и берлинской прессе следовало бы помалкивать!» Потом Мясник добавил: «Я не верю в вашу лояльность. Не имей вы тайных планов, разве вы приехали бы жить в этой запустелой земле, среди арабов, которые вас ненавидят? Мы полагаем, что сионисты вполне заслуживают виселицы, но я устал вешать. Вместо этого мы рассеем вас по землям турок»[246].