Иерусалим. Биография

— Странно: евреи, которых вижу я, говорят совсем другое.

— Господин Бальфур, — сказал Вейцман, знавший, что большинство представителей англо-еврейской элиты презирали сионизм, — это потому, что вы видите неправильных евреев.

Тот разговор тоже ни к чему особенному не привел, но для Вейцмана это была первая встреча с высшим имперским государственным деятелем. Бальфур проиграл на выборах и на время оказался отстранен от высшей власти. А Вейцман начал кампанию за строительство Еврейского университета в Иерусалиме, куда он приехал, правда ненадолго, вскоре после встречи с Бальфуром. Действующие еврейские фермы в Палестине глубоко взволновали его, но сам Иерусалим ужаснул: «Город живет на подаяния, жалкое гетто», где «у нас нет ни одного приличного здания; весь мир оставил свой след в Иерусалиме, кроме евреев. Это повергло меня в уныние, и я покинул город до наступления ночи». Вернувшись в Манчестер, Вейцман скоро прославился как блестящий химик и подружился с Чарльзом Прествичем «Си-Пи» Скоттом, редактором и владельцем Manchester Guardian, ревностным сторонником сионизма, который и сам с виду напоминал библейского пророка. «Итак, доктор Вейцман, — обратился к нему Скотт в 1914 году, — скажите же мне, что я могу сделать для вас».

В начале Мировой войны Вейцмана вызвал к себе первый лорд Адмиралтейства, «живой, располагающий к себе, обаятельный и энергичный» Уинстон Черчилль, сразу взявший быка за рога: «Доктор Вейцман, нам необходимы 30 тысяч тонн ацетона. Можете вы сделать столько?» Ацетон был необходим для изготовления кордита — бездымного артиллерийского пороха. Вейцман решил проблему, изобретя новую технологию получения ацетона.

По прошествии нескольких месяцев, в декабре 1914 года, Си-Пи Скотт пригласил Вейцмана на завтрак с Ллойд Джорджем, бывшим тогда канцлером казначейства, и его коллегой Гербертом Сэмюэлом. Вейцман подметил, что министры обсуждали войну с небрежным, но явно напускным юмором, скрывавшим их глубокую озабоченность. Но «я испытал ужасную робость и не мог преодолеть охватившее меня волнение», — вспоминал он. Вейцман был крайне удивлен, обнаружив, что политики сочувствуют сионистам. Ллойд Джордж позже записал: «Рассказывая о Палестине, доктор Вейцман сыпал библейскими названиями, куда более знакомыми мне, чем названия наших позиций на Западном фронте». Он изъявил готовность представить Вейцмана Бальфуру, не зная, что они уже встречались. Вейцман с настороженностью относился к Сэмюэлу — отпрыску англо-еврейской семьи финансистов, поддерживавшему отношения с Ротшильдами и Монтефиоре, первому еврею в британском правительстве. Но эта настороженность развеялась, когда тот рассказал, что готовит меморандум о возвращении евреев на историческую родину.

В январе 1915 года Сэмюэл представил свой меморандум премьер-министру Герберту Асквиту: «Брожением уже охвачены двенадцать миллионов евреев диаспоры, — писал Сэмюэл. — И повсюду идея возвращения евреев в свою землю находит сочувствие». Асквит, однако, высмеял ее: евреям «будет там тесно», «забавное общество» они бы собой представляли! А меморандум Сэмюэла звучал, по его мнению, как новая редакция «Танкреда» Дизраэли[255]. «Признаюсь, — писал он, — меня не привлекает это предложение, но оно любопытно как иллюстрация излюбленного афоризма Диззи (Дизраэли). „Раса — это все“; это всего лишь лирическое произведение высокоорганизованного и методичного мозга Г. С.». Асквита куда больше удивило другое: «Любопытно, что, кроме него, это предложение поддерживает один Ллойд Джордж, которому, боюсь, наплевать на евреев, но который считает, что было бы оскорбительно допустить переход святых мест — Вифлеема, Масличной горы, Иерусалима — во владение или под протекторат агностической и атеистической Франции». Асквит был прав: Ллойд Джордж желал, чтобы Иерусалим находился под протекторатом Великобритании; но он заблуждался касательно его отношения к евреям.

Ллойд Джордж, голубоглазый сын валлийского школьного учителя-баптиста и неисправимый дамский угодник, чьи длинные седые волосы делали его более похожим на художника, нежели на государственного мужа, искренне радел о евреях и десятью годами ранее даже выступал адвокатом сионистов. «Я обучался в школе, в которой мне рассказывали гораздо больше об истории иудеев, чем об истории моей собственной страны», — так объяснял свою симпатию к еврейскому народу этот красноречивый оратор и интуитивный шоумен, начинавший карьеру как радикальный реформатор, антиимпериалистический пацифист и противник герцогов. Но когда началась Мировая война, он перевоплотился в решительного, энергичного военного министра и романтического империалиста — возможно, под влиянием древнегреческой классики и Библии.