Иерусалим. Биография

Первые британские проконсулы поздравляли себя с тем, что им удалось установить в Иерусалиме порядок. В июне 1925 года Сэмюэл вернулся в Лондон, заявив с поистине олимпийской уверенностью: «Дух беззакония обуздан». Конечно, это была иллюзия. Годом позже Сторрз и вовсе покинул мирный, похорошевший город ради того, чтобы стать губернатором Кипра, а впоследствии Северной Родезии, хотя до конца дней своих и вздыхал, что «после Иерусалима уже не может быть продвижения по службе». Новым верховным комиссаром назначили виконта Пламера, фельдмаршала с моржовыми усами, которого за глаза звали Старой сливой или Папашей Пламером. Из-за сокращения финансирования Пламеру приходилось поддерживать порядок в городе с помощью значительно меньшего числа солдат, нежели было в распоряжении Сэмюэла. Но он излучал обнадеживающее спокойствие, прогуливаясь без охраны по улицам Иерусалима. Когда чиновники сообщали ему об опасных признаках напряжения политической обстановки, он отмахивался: «Нет никакой политической обстановки. И не надо создавать ее!»

Но совсем скоро, как раз когда Старая слива был отправлен в отставку по состоянию здоровья, а новый комиссар еще не прибыл в Иерусалим, выяснилось, что политическая обстановка таки наличествует. В канун Йом-Кипура 1928 года шамес (служитель синагоги) по имени Ноа Гладстон установил у Западной стены небольшую перегородку, чтобы, в соответствии с иудейским законом, разделить молящихся мужчин и женщин. В прежние годы небольшие перегородки и стулья для пожилых верующих также не раз ставились у стены в этот важный день. Но на этот раз муфтий заявил, что евреи нарушили существующий статус-кво.

Мусульмане верили, что именно у Стены Мухаммед привязал своего волшебного коня аль-Бурака во время Ночного путешествия в Иерусалим, и еще в XIX веке османы использовали примыкающий к стене туннель в качестве стойла для ослов. Формально Стена принадлежала не евреям, а мусульманскому вакфу Абу Майдан, учрежденному еще Афдалем, сыном Саладина. То есть она была «исключительно мусульманской собственностью». Мусульмане опасались, что свободный доступ иудеев к Стене рано или поздно закончится возведением Третьего Храма на месте исламских святынь. С другой стороны, Западная Стена оставалась самым святым местом для иудаизма, и палестинские евреи были убеждены, что различные британские ограничения — и теснота пространства, разрешенного для молитвы у стены, и даже запрет трубить в рог (шофар) в День искупления и в дни еврейского Нового года — все это просто-напросто продолжение многовековых мусульманских репрессий, лишь подтверждающих необходимость сионизма.

На следующий день преемник Сторрза на посту губернатора Эдвард Кит-Роуч, любивший величать себя пашой Иерусалимским, приказал полиции произвести облаву у Стены прямо во время молитвы Судного дня — самого священного в иудейском календаре. Полицейские избивали евреев и вырывали стулья из-под стариков. Это явно не был «звездный час» Британии. Муфтий торжествовал, при каждом удобном случае напоминая, что конечная «цель евреев — завладеть мечетью аль-Акса». В результате он успешно спровоцировал новые нападения на евреев, которых забрасывали камнями, избивали и изводили громкой музыкой, звучащей со Стены. Члены молодежного «Бейтара» Жаботинского провели демонстрацию за свободный доступ евреев к Стене.

Обе стороны нарушали османский статус-кво, который уже давно не отражал реальности. Репатриация евреев и скупка арабских земель, вполне естественно, вызывали недовольство арабов. Только с момента принятия Декларации Бальфура в Палестину прибыло около 90 тыс. еврейских иммигрантов. В одном лишь 1925 году евреи приобрели в собственность у различных арабских семей и кланов почти 18 тыс. га земли. Но о Третьем Храме мечтало лишь незначительное меньшинство ультрарелигиозных евреев. Подавляющее большинство верующих просто хотело иметь возможность молиться у своей святыни. Новый Верховный комиссар Джон Ченслер, похожий, как говорили, на «красивого шекспировского актера», обратился к муфтию с просьбой продать Стену, чтобы иудеи могли отгородить у ее подножия хотя бы небольшой дворик. Муфтий отказался. Для евреев Стена была символом их религиозной свободы и права на существование на родной земле. А для арабов символом сопротивления и национальной государственности стал аль-Бурак — волшебное летающее существо с человеческой головой.

Дурные предчувствия и клаустрофобия захлестнули город. «Иерусалимское уныние» испытал и Артур Кёстлер, молодой венгерский сионист, живший тогда в Иерусалиме и писавший для газеты Жаботинского. Иерусалим «прекрасен надменной и одинокой красотой горной крепости, высящейся в пустыне[274]», — подметил он; город «трагичен без катарсиса». Эта «трагическая красота» и «бесчувственная атмосфера» рождали печаль и тоску. Кёстлер стремился вырваться в вульгарный Тель-Авив. В Иерусалиме ему постоянно мерещилось, будто «гневный лик Яхве нависает над горячими скалами».