Иерусалим. Биография

Отец Черчилля привил ему в свое время уважение к евреям[272], и Уинстон считал сионизм естественным результатом двухтысячелетних гонений еврейского народа. В эпоху «красной угрозы», когда Ленин создавал Советскую Россию, Черчилль верил, что сионизм — это «противоядие» «обезьяньему кривлянию большевизма», которое представляет собой якобы «еврейское движение» во главе с дьявольским призраком под названием «еврей-интернационалист».

Черчилль любил Иерусалим, где, как он заявил на открытии Британского военного кладбища на горе Скопус, «покоится прах халифов, крестоносцев и Маккавеев!» Министра влекло на Храмовую гору, и он бывал там при любом случае, сожалея о времени, проведенном вдали от нее. Перед его возвращением в Англию неожиданно умер иерусалимский муфтий. Сторрз не так давно уже сместил с поста мэра Хусейни, и еще больше восстанавливать против себя членов этого знатного семейства, лишив их также и права на должность муфтия, казалось опрометчивым. А кроме того, британцам нравилась сама идея клановой бюрократической преемственности, напоминавшая им карьеры представителей их собственного родового английского дворянства. Поэтому Сэмюэл и Сторрз решили, что мэра и муфтия следует избирать из представителей двух самых выдающихся иерусалимских кланов: их традиционное соперничество обещало появление в Иерусалиме своих Монтекки и Капулетти.

48. Британский мандат 1920–1936 гг.

Муфтий против мэра: Амин Хусейни против Раджиба Нашашиби

Человек, которого они сделали мэром, был воплощением «араба с бульваров»: Раджиб Нашашиби курил сигареты с мундштуком, носил трость и был первым жителем Иерусалима, купившим автомобиль — зеленый американский «Паккард», за рулем которого всегда сидел американский шофер. Обходительный и учтивый Нашашиби, наследник апельсиновых рощ и особняков самого молодого, но самого богатого клана[273], бегло говоривший по-французски и по-английски, когда-то представлял Иерусалим в парламенте Османской империи и частенько обращался к Вазифу с просьбами организовать «вечеринку» или дать пару уроков игры на лютне ему самому либо одной из его пассий. Теперь, став мэром, он устраивал по два приема в год: один для друзей, второй — в честь верховного комиссара. Как ветеран антисионистских кампаний он отнесся к роли иерусалимского градоначальника и лидера Палестины очень серьезно.

Человек, которого они назначили верховным муфтием, был двоюродным братом Нашашиби, и его звали Хадж Амин Хусейни. Сторрз представил нового муфтия (одного из зачинщиков мятежа Наби Муса) верховному комиссару, и тот сумел произвести хорошее впечатление. «Приятный, воспитанный, хорошо образованный и хорошо одетый человек с сияющей улыбкой, светлыми волосами, голубыми глазами, рыжей бородой и своеобразным чувством юмора», — так описывал его племянник мэра Насреддин Нашашиби. — «Правда, когда он шутил, взгляд его оставался холодным и равнодушным». Хусейни спросил Сэмюэла: «Кого вы предпочитаете — открытого противника или коварного друга?» Сэмюэл ответил: «Открытого противника, разумеется». Этот ответ сухо прокомментировал Вейцман: «Говорят, нет лучше лесника, чем старый браконьер. Но не из всякого браконьера выходит хороший лесник». Из Хусейни же получился, по словам ливанского историка Жильбера Ашкара, «человек, страдающий манией величия и считающий себя лидером всего исламского мира».

К слову сказать, на выборах муфтия Хусейни проиграл — а выиграл Джаралла. Хусейни занял лишь четвертое место. Поэтому англичане, гордившиеся своей системой управления, которую они называли «тоталитаризм, смягченный добросердечием», просто-напросто аннулировали итоги выборов и назначили своего ставленника, несмотря даже на то, что Хусейни было всего 26 лет и он так и не завершил свое религиозное образование в Каире. Затем Сэмюэл еще более расширил властные и финансовые полномочия нового муфтия, обеспечив ему поддержку на выборах председателя новой организации — Верховного мусульманского совета.

Хусейни являлся выразителем исламской традиции, Нашашиби — османской. Оба противостояли сионизму, но Нашашиби был убежден, что под давлением британцев арабы пойдут на переговоры. Хусейни же к концу своего извилистого пути стал непримиримым националистом, не приемлющим никаких компромиссов. Начав как пассивный британский союзник, он в конечном итоге не просто занял антибританскую позицию, которой придерживались многие арабы, а сделался воинствующим антисемитом, приветствовавшим «окончательное решение» Гитлера. Итак, можно сказать, что самым ярким достижением Сэмюэла было назначение на должность и дальнейшее продвижение муфтия Хусейни — ярого врага сионизма и самой Британии. С другой стороны, бесспорно, что никто не принес столько бедствий собственному — арабскому — народу и не вверг его в такие неурядицы, как Хусейни. Да и положительный — и, разумеется, невольный — вклад муфтия в сионистское движение также невозможно переоценить.

Муфтий: битва за стену