Иерусалим. Биография

Пока хоронили Хусейни, 120 боевиков «Иргуна» и «Лехи» совместно атаковали арабскую деревню Дейр-Ясин чуть западнее Иерусалима, учинив там самые постыдные жестокости из всех, какие лежат на совести евреев в той грязной войне. У боевиков был специальный приказ: не причинять вреда женщинам, детям и пленным. Однако войдя в деревню, они сразу попали под обстрел. Четверо еврейских бойцов были убиты на месте, несколько десятков ранены. Атакующие начали забрасывать гранатами дома и убивать всех жителей подряд — мужчин, женщин и детей. Споры о количестве жертв ведутся до сих пор: по разным подсчетам, убито было от 100 до 254 человек, включая несколько семей целиком. Выживших провезли в грузовиках по Иерусалиму, и лишь после этого «Хагана» освободила их.

«Иргун» и «Лехи», конечно же, сознавали, что столь откровенная бойня ужаснет многих мирных арабов и побудит их к бегству. Командир «Иргуна» Бегин, отрицавший, что имели место какие-либо военные преступления, одновременно считал, что «легенда о Дейр-Ясине, можно сказать, приобрела Израилю еще полдюжины батальонов. Паника обуяла всех арабов». Бен-Гурион счел нужным принести извинения королю Абдалле. Тот их не принял.

Месть арабов не заставила себя ждать. 14 апреля к больнице «Хадасса» на горе Скопус отправилась колонна санитарных машин и грузовиков с продовольствием. Американка Берта Спаффорд наблюдала, как «сотни полторы мятежников, вооруженных всеми видами оружия — от древних мушкетонов и кремневых ружей до самых современных автоматов „брен“ и пулеметов „стен“, — затаились в кактусовых зарослях на территории Американской колонии. Их лица искажали ненависть и жажда мщения, — писала Спаффорд. — Я вышла и подошла к ним. Я сказала: „Стрелять из Американской колонии — все равно что стрелять из мечети“». Но они не обратили внимания на слова Берты и пригрозили убить ее, если она не уберется восвояси. Прежде чем вмешались британцы, 77 евреев, в основном врачи и медсестры, были убиты и еще 20 ранены. «Если бы не британские солдаты, — заявил Верховный арабский комитет, — мы не оставили бы в живых ни одного еврея». Вооруженные арабы обезображивали тела убитых и фотографировали друг друга на фоне трупов, распластанных в жутких позах. Эти отвратительные снимки потом продавались в Иерусалиме в качестве открыток.

Дейр-Ясин стал одним из самых известных событий той грязной войны, потому что был сделан ключевой темой массированной арабской пропаганды, которая во всех красках расписывала и раздувала зверства евреев. Эта пропагандистская кампания была призвана укрепить дух сопротивления, но достигла совершенно противоположного результата — вызвала настоящий психоз в арабской среде. Если с декабря до марта свои дома покинули 75 тыс. арабов, то за два месяца после Дейр-Ясина из страны бежали уже 390 тыс. палестинцев. Вазиф Джавгарийе, живший с женой и детьми в Западном Иерусалиме, неподалеку от отеля «Царь Давид», разделял взгляды и настроения простых арабов. Свои переживания он описал в дневнике — уникальном и еще мало изученном источнике.

«Я пребывал в очень тяжелом состоянии, — писал он в середине апреля, — подавленный физически и морально настолько, что даже забросил службу в британской администрации и сидел дома, пытаясь решить, что же делать». Вазиф называет причины, побудившие его покинуть собственный дом. Первая из них — опасное местоположение жилища, «которое простреливалось и арабами от Яффских ворот, и евреями из квартала Монтефиоре, и англичанами из полицейского управления: стрельба не затихала ни днем, ни ночью, так что трудно было даже добираться до дома. Стычки между арабами и евреями, подрывы зданий вокруг нашего дома не прекращались». Британцы, обстреливая квартал Монтефиоре, снесли верх мельницы Мозеса. Но толку все равно не было никакого. Еврейские снайперы из Монтефиоре «стреляли в каждого, кто проходил по улицам. Мы уцелели только чудом». Вазиф обдумывал, как спасти свою коллекцию керамики, дневники и любимый уд. Его здоровье ухудшилось: «Я так ослабел, что не мог сжать руку в кулак. Доктор сказал: надо уезжать». Семья долго спорила: «Что будет, когда действие Мандата закончится? Под чьей властью — арабов или евреев — мы останемся?» Сосед, французский генеральный консул, обещал Вазифу защитить и его дом, и коллекцию. «Даже если нам не суждено вернуться», размышлял Вазиф, все равно надо было паковать чемоданы, чтобы спасти себя и детей: «Мы думали, что покинем дом недели на две, не больше, потому что были уверены, что в скором времени семь [!] арабских армий вступят в страну не для ее захвата, а для ее освобождения, и вернут ее народу. И этим народом были мы!»