Иерусалимская история

Однако необходимо указать и на этическую сторону в подходе Фульхерия к работе. Действительно, бросается в глаза, что наш историк старается обойти ряд неприятных моментов, связанных с деятельностью Балдуина I. Но при этом, несмотря на то что вторая книга «Иерусалимской истории» является своего рода панегириком Балдуину I, это вовсе не мешает нашему автору упрекнуть последнего в гордыне — к примеру, за его поспешные и необдуманные действия в мае 1102 г., что привело к поражению войска латинян у Рамлы (II, 18, 5). Более того, Фульхерий, познакомившись с неприятными ему чертами характера Балдуина, пару раз отпускает в его адрес откровенно едкое словцо: «В то время, когда Балдуин наслаждался своим благополучием (курсив мой — А. С.), из Иерусалима прибыл гонец, который сообщил ему, что герцог Готфрид, его брат, за 15 дней до августовских календ встретил в Иерусалиме свой последний день» (I, 36, 1). И уже в начале второй книги: «Немного скорбя по умершему брату, но больше радуясь наследству (курсив мой — А. С.)...» (II, 1, 1).

Однако Фульхерий не только в отношении Балдуина I стремится к осторожности суждений. Такой подход характерен для него в принципе. После того как турки сдали Никею войскам, направленным туда императором Алексеем Комниным, многие простые крестоносцы были крайне раздосадованы тем, что после тяжелых ратных трудов от них ускользнула столь желанная добыча. Раймунд Ажильский прямо говорит, что латиняне проклинали императора за такой «акт благодарности»[70]. Фульхерий же, в свою очередь, отзывается об этом эпизоде достаточно сдержанно, хотя в его высказывании и чувствуется неприятный осадок (I, 10).

Не менее сдержан наш автор и в отношении спора, который вспыхнул между Раймундом, графом Тулузским, и Боэмундом касательно Антиохии. Фульхерий, пользуясь сочинениями Анонима и Раймунда Ажильского, имел представление о причинах завязавшейся борьбы, однако, опустив все ее перипетии, ограничился лишь сухой ремаркой, что они пытались «затянуть переход к Иерусалиму» (I, 25, 1).

Фульхерий также обходит молчанием диспут между баронами и клиром по вопросу об избрании правителя Иерусалима. Впоследствии он позволит себе лишь туманное высказывание о том, что Готфрид сам не пожелал стать королем и что у него были противники (II, 6, 1). И самое главное, Фульхерий не особенно распространяется о сложной ситуации, складывавшейся на протяжении первых десяти лет вокруг патриаршего престола в Иерусалиме.

Но каковы же причины такого подхода автора к работе? Только ли желанием соблюсти политическую конъюнктуру вызваны они? Здесь не лишним будет обратиться к рассказу Фульхерия о споре между Урбаном II и антипапой Климентом III. Он высказывает мысль, что брожения, которые наблюдаются в церковных кругах, неминуемо влекут за собой беды для всего христианского мира. При этом следует отметить, что Фульхерий хотя и позволяет в адрес антипапы нелестные эпитеты, все же стремится завершить рассказ об этой распре примирительным дидактическим наставлением: «Воистину, его [скипетра власти Божьей] следует не добиваться силой, но принимать с благоговением и набожностью» (I, 5, 8).

И это не единственный раз, когда наш хронист проявляет подобную сдержанность. Когда после взятия Тира разгорелся уже упомянутый спор между иерусалимским и антиохийским патриаршествами, Фульхерий, выступая в защиту прав иерусалимской кафедры и даже приводя в качестве доказательства справедливости ее притязаний текст привилегий папы римского Пасхалия II, тем не менее взывает к Господу, чтобы вопрос этот разрешился мирным путем: «И пусть Бог примирит антиохийскую и иерусалимскую церкви, спорящие друг с другом из-за тирской — третьей [по положению]» (III, 34, 14). А ведь нам известно немало подобных случаев, когда противоборствующие стороны при схожих обстоятельствах опускались до самых грязных приемов, оскорблений и обвинений в ереси.

Как мы видим из приведенных примеров, и в отношении внутренней жизни церкви, и касательно мирской жизни Фульхерий придерживается одинаковой позиции: для него все, что разделяет, исходит от дьявола, «который всегда изо всех сил стремится к погибели человеков» (I, 5, 1). Когда венецианцы после взятия Тира возвращались в Италию, они жестоко разорили владения Византии. Фульхерий был крайне огорчен, узнав о случившемся. Несмотря на то что несколько ранее, рассказывая о войне Боэмунда против Алексея Комнина, наш хронист называет последнего возмутителем и тираном (II, 38, 3), что, по всей видимости, стало следствием получения информации из пронорманнского источника, он воздерживается от того, чтобы принять чью-либо сторону в конфликте византийского императора и венецианцев, заметив, что, кто бы ни был виноват, из-за их гордыни страдают невинные (III, 41, 2—3).