Иесинанепси / Кретинодолье (сборник)

Разумеется, оно взято из какой-то детской книги для чтения. Думаю, автор надписи не знал, что она означает, даже когда ее высекал. Это просто навязчивое визуальное воспоминание, подобное тому, что есть у нас всех. Оно уже не имеет никакого отношения к речи, во всяком случае к их речи. А еще в разных местах я нахожу начертанный углем один и тот же набор слов, восходящий, должно быть, к школьной азбуке:

КОШКА КРЫСА ГОРШОК КРОВАТЬ ПЕТУХ ЗУБ РУКА НОГА

Но лишь один раз серия дана полностью. Ее еще воспроизводят, но все более сокращая. В итоге она истощается до слова кокакысакок, которое становится магической вокабулой, этакой абракадаброй. Письменности в подлинном смысле слова уже нет.

А вот что для них имеет значение, так это форма букв. Между чертами и углами они устанавливают какие-то загадочные связи, которые мне не уловить. Геометрия играет определенную роль в том, что у них остается от науки или замещает ее. Они явно предпочитают геометрические формы и всякий раз, когда встречаются с ними или могут их воспроизвести, кажется, ожидают чуда. Возможно, это воспоминание о былом мире, где преобладали формы прямые как стрела, который они противопоставляют естественному, беспорядочному миру, где оказались затеряны?

Так, у меня есть очередное доказательство зачарованности, какую у них вызывают упорядоченные формы. В кармане мертвого охотника лежал коробок спичек. Оловянный футляр, что иногда встречается у курильщиков, с одной шероховатой поверхностью для чирканья. Как-то я застиг врасплох Ленрубена, сидящего на корточках в углу перед плоским камнем. Он высыпал спички из коробка и выкладывал из них на удивление разнообразные и правильные фигуры. Там были представлены почти все виды многоугольников: треугольники, квадраты, шестиугольники да еще очень удачно выложенная великолепная пятиконечная звезда…

В тот раз случайно, возможно, впервые с момента своей смерти (сейчас я считаю себя мертвым) я испытал некое любопытство. И, не раздумывая, спросил у него:

— Что ты делаешь?

Ленрубен и еще несколько человек приблизительно понимают французский, но уже не говорят на нем; они гнусавят только на своем жаргоне. Впрочем, я редко к ним обращаюсь.

Ответил он не сразу. Я помешал ему. Или же ему было трудно сформулировать свою мысль (было ли это мыслью?). Он наморщил лоб и жутко грязными пальцами затеребил пряди своей рыжей шевелюры. Наконец указал на спички и выпалил:

— Дерн-дерн Иесинанепси аутн вомон.

Я понял. Дерн значит «дерево». Дерн-дерн — «маленькие деревяшки». Аутн — «выходить» (предполагаю от английского out), а вомон — «возможно». Итак, Иесинанепси, возможно, выйдет из маленьких деревяшек. Удивительно, насколько разные значения принимает слово «Иесинанепси». Так, например, они часто употребляют его, чтобы выразить покорность перед чем-то неизбежным, как русское «ну ничего». Иесинанепси — судьба, рок. Но здесь это, очевидно, «огонь». И для них это вполне естественно, поскольку добыть огонь возможно только с позволения Иесинанепси. Ленрубен знал, что спичками можно разжечь огонь. (Вероятно, видел, как это делал я в первые дни новой эры, и запомнил. Но в один прекрасный день я не нашел свой коробок, в котором оставалось еще шесть спичек.) Но он не знал точно, как это нужно делать. И вот он прибег к магии, то есть к геометрии. С геометрией получится все. Есть наверняка какая-то фигура — трапеция? двенадцатиугольник? — которую достаточно составить из спичек, чтобы появился огонь. Нужно только найти эту фигуру.

Я рассмеялся. Расхохотался. Давно уже мне не доводилось смеяться. И смех мой был, наверное, не очень-то радостным, так как Ленрубен посмотрел на меня с беспокойством. Не раздумывая, нарушая установленные самим себе правила, повинуясь бессмысленному порыву, о котором впоследствии мне пришлось не раз пожалеть, я взял спичку и чиркнул ею о боковую поверхность. Головка деревянной палочки украсилась маленьким голубым шариком. А у меня из глаз потекли слезы. Сколько всего припомнилось… Газовая плита на кухне моего детства и запах кофе… Раскаленный уголь под самоваром и легкое опьянение от чая, аромат сигарет и послеполуденные встречи с Эленой — наши трепыхания среди диванных подушек…

Пламя стало красноватым, злым и обожгло мне пальцы. Я выронил спичку. Раздавил ее ногой. По моим щекам снова потекли крупные тяжелые слезы.

Ленрубен не сводил с меня широко открытых завороженных глаз. Он взирал на меня с ужасом и благоговением. Не потому, что я плакал, а потому что я зажег спичку.