— Зоб, — ответил профессор. — Большинство идиотов, которые живут в межгорных влажных долинах, зобастые. Правда, этот индивид может быть исключением. К тому же он самец, а хорошо известно, что максимальное развитие зоба проявляется у женщин…
Профессор рассуждал в том же духе, пока мы шли к «Кроншнепу». Опустилась тьма, тьма густая, тяжелая от клочьев тумана, и второй помощник уже обеспокоенно всматривался в берег. Мы были измотаны. Перед тем как сесть за стол на свое обычное место в кают-компании, мне пришлось сделать усилие — отогнать настойчиво преследующий меня образ: костлявые ягодицы, уродливое тело, мечущееся среди камней с хрюканьем и трескучим выпусканием зловонных газов. Мысль о кретине отбила у меня всякий аппетит.
У женщин плоские стопы, как баржи, плоские кисти, как доски, и плоские вислые груди, как спекшиеся тыквы, причем вне зависимости от возраста. Возраст, кстати, трудно обозначить. По мне, так все кретины выглядят старыми, и я не сумел бы отличить детей от взрослых. Я ни разу не видел, чтобы женщины носили своих младенцев, как это делают самые дикие дикарки, даже у каннибалов. Впрочем, они уже почти не вызывают во мне любопытства, настолько они грязны и омерзительны. В этом Коррабен зашел еще дальше меня; он напрочь утратил восторженность и даже интерес к кретинскому роду; все время ловит пелудо и лазает по скалам. Зато профессор воодушевляется все больше и больше. Размышляет. Ищет средство, уловку, чтобы привлечь кретинов, установить с ними долгосрочные взаимоотношения.
Ибо мы проникли в эти пещеры. Не без труда. И осмотрели их, но они были пусты. Покорили лишь жилище, но без жителей. Когда мы, Ипполит-Эрнест Бабер и я, в первый раз приблизились к крутому склону, ведущему в темную глубокую расщелину, то были встречены нестройными хриплыми криками целой ватаги, высыпавшей нам навстречу.