Иезуит. Сикст V

Возвратившись к себе, граф застал Батисто спящим. Верный слуга, растянувшись на кровати, спал крепким сном; Просседи едва смог его растолкать. Опять произошло переодевание, и молодой убийца лег на свою постель, как ни в чем не бывало.

Утром тюремный сторож, обходя казематы, увидел мертвого иезуита и поспешил донести о происшествии в трибунал. В каземат явились судебный следователь, прокурор и двое врачей. Последние констатировали акт самоубийства. Судьи в этом нимало не усомнились ввиду предсмертной записки, оставленной покойным на столе. Вслед за этим была издана булла Сикста V, в которой объявлялась свобода невиновному графу Просседи и ему возвращались все привилегии.

Выход молодого Просседи из ватиканской тюрьмы стал для него совершенным триумфом. Все друзья графа, старые вассалы, религиозные общества, которые поддерживал молодой граф Просседи, устроили ему пышную встречу. Даже те синьоры, которые присутствовали на оргиях Анжелики, присоединились к толпе. Восторженность встречающих поразила своей неожиданностью самого графа Просседи: он не на шутку смутился. Но это последнее обстоятельство послужило ему в пользу.

— Посмотрите! — кричали фанатики. — Это истинно святой юноша! После того как им перенесены все ужасы пытки с христианским смирением и кротостью, его конфузят приветствия народа, смотрите, как он скромно опускает глаза.

Долго на улице слышались крики: «Да здравствует святой граф Просседи!»

XXXIX Уплата по старым счетам

Когда граф Просседи уходил из тюрьмы, в уголовной палате шла юридическая драма. До сих пор сохранилось предание, что папа Сикст V был неимоверно жесток, лишен милосердия, кровожаден, как бывший инквизитор, но это не совсем справедливо. Мы не знаем деятельности Сикста в Венеции как инквизитора; что же касается его управления во времена папства, не подлежит сомнению, что он был суровый поклонник законности и неумолимо преследовал произвол. Читатель, конечно, не забыл эпизод с куртизанкой Диомирой, помещенный в начале этого повествования: Атилло Браччи убил из ревности своего родного отца. В настоящую минуту, несмотря на давность преступления, убийца был вызван дать перед трибуналом отчет в своем преступлении.

Другое дело, которое слушалось в тот же день, заключалось в следующем: некто Сильвио Кастелани, незаконнорожденный сын каноника собора святого Петра, пользовался большим расположением своего отца, называвшего его племянником. Юноша был крайне испорченный; я говорю юноша, потому что обвиняемому едва минуло восемнадцать лет. Каноник очень любил сына и делал для него все, что был в состоянии. Конечно, отец употреблял все свои усилия для того, чтоб исправить сына, но ничего не помогало. Каноник хотя и был еще достаточно молод и здоров, но решил духовным завещанием обеспечить будущее юноши. Это и погубило несчастного отца. Сильвио Кастелани, узнав, что «дядя» в своем завещании сделал его единственным наследником, решился на отцеубийство, и с поразительной жестокостью и хладнокровием привел эту мысль в исполнение.

Скажем несколько слов о помещении и судьях. Уголовный трибунал во времена Сикста находился в подземелье Ватикана в длинной, мрачной комнате со сводами. Судьи, которых с председателем было четыре, и защитник помещались на полукруглой кафедре у стола, покрытого черным сукном; на стене висело распятие Христа Спасителя во весь рост; никогда слово помилования не оглашало эти мрачные своды, вероятно, потому, что святое изображение Того, Кто завещал людям милосердие, было за спинами судей.

Первым судили Атилло Браччи.

Кардинал Палеотто, исполнявший должность председателя, начал допрос обвиняемого.

— Атилло Браччи, — сказал он торжественно, — встаньте и отвечайте мне.

Обвиняемый повиновался.

— Сколько вам лет? — продолжал допрашивать Палеотто.

— Сорок семь.

— Чем вы занимаетесь?

— Я феодал, свободный владелец замка святого Принца.

— Знаете ли вы, по какому случаю сюда призваны?

Обвиняемый не отвечал.

— Вы обвиняетесь в том, что убили вашего отца в ночь с 11 на 12 февраля 1565 года. Признаете ли себя виновным?

Браччи продолжал хранить молчание.

— Значит, вы не хотите сознаться в совершенном вами преступлении? — настаивал Палеотто.

— В чем же я должен сознаваться? — воскликнул обвиняемый, пожимая плечами. — Мой отец меня ударил; я отвечал ему кинжалом. Если старик умер, то тем хуже для него. Впрочем, меня об этом никто не спрашивал в продолжении двадцати пяти лет.

— А вы думали, что правосудия не существует? Ошибаетесь, Браччи; вы скоро разочаруетесь в вашем ложном убеждении.

— Как, вы осмелитесь меня осудить? — закричал на все подземелье феодал.

— А почему же нет? — хладнокровно продолжал кардинал председатель. — Вы рассчитываете, что уже не существуют свидетели вашего преступления, а если они появятся?

— А если появятся и будут показывать, то все их показания будут самой возмутительной ложью! — выкрикнул Браччи.

— Однако несколько часов назад в камере пыток вы говорили совсем другое.