If you get me. Книга вторая. Если ты достанешься мне

Ощущалась усталость от ежедневной перетяжки «канатов»: «Ну вот, хотя бы вчера»; на прогулке в парке, она заметила, желание ребёнка подвигаться и на тренажерах, расположенных под тенью деревьев мимо которых они шли к площадке паркура. А на площадке паркура над головами, солнце палило нещадно, тем временем, когда Дези объезжал вокруг сидящих родителей, катаясь на самокате по кругу. По раскалённой площадки он, не переставая ездил то, назад то, вперёд прошло значительно больше, чем полчаса, покуда терпение Людмилы иссякло, она не могла больше наблюдать, как на жаре изнуряется внук, предложив дочери увести сына с площадки пар кура в тень. Однако дочь во главе с зятем не тронулись с места, оставаясь сидеть на жаре, неподвигаясь словно пни, продолжая наблюдать за ребёнком. Невозможно было смотреть и на Люджейн в седьмом поту под широкополой шляпой, одетой поверх платка, в рубашке до кистей рук и в брюках по щиколотки, обряженной букой под солнцем.

«Что происходит, наглядная демонстрация глупости вопреки разумному мнению, тупой игнорир, пусть даже во вред, ладно бы только себе?» Когда потоки пота струились по телу,так как день особенно душен, безветрен и не колыхалась листва на деревьев, словно всё замерло, в ожиданье вечерней прохлады и она наблюдала, как в каких – то от неё тридцати метрах все другие родители играют в густой тени деревьев на спортивных площадках. Изнемогая от жары, поначалу она отошла к кустам туй, вскоре по дорожке аллеи проследовав дальше, к прохладе крон эвкалиптов, что виднелись вблизи средиземноморских дубов по соседству с растущими соснами. Немного погодя, когда Людмила уже покинула палящее пекло пар кура и, какое – то время, отдыхая в тени эвкалипта на дубовой скамейке, чуть обдуваемая ветерком, вскоре заметила Энрико с Люджейн и Дези, которые шли по направлению к ней. Внук, не теряя времени, внук подбежал к тренажёрам, где находились разумные родители с детьми, которые занимались на тренажёрах в тени. Одни из родителей, проживающие в ближайшем отеле, как выяснилось в разговоре, приезжие из России.

К заходу солнца для приготовлений еды, времени едва лишь хватало, а ребёнку хотелось побегать вдоль парка и покрутиться на тренажёрах с другими детьми. Скрепя сердцем Люджейн согласилась на ненадолго задержаться у тренажёра, дав сыну позаниматься пару минут, между тем как, Людмила помогала мальчёнке, держаться на нём, подметила, как затравленно смотрит вдаль аллеи Люджейн, провожая взглядом супруга, спешащего к парковке машин.

Конфликты Людмилы с Энрико, меняли прошлые представления об укладе жизни в мусульманской стране, теперь по-другому предстала Люджейн, как женщина, впитавшая традиции и культуру Магриба вместе с приготовлением «харир», покупкой сладких традиционных печений, от ритуальных омовений рук и ног до молитв и соблюдений постов на рассвете и в предстоящем закате.

Прежде она не замечала столь явного патриархата, от того ли, что во время визита предшествующего этому приезду в Марокко, все её визиты проходили в кругу её свёкра Абдель Кадера, он отличался толерантностью, пониманием западного менталитета, и не только, в тот период правления предшествующего монарха, исповедующего светский ислам. Но и сейчас в аристократическом кругу Абдель Кадера, тоже, что касалось и его сына Мехди, она не ощущала столь явного подобного прессинга.

Многое ли изменилось во взглядах живущих людей и не важно, что кто – то из них демонстрировал явную приверженность вере? Но, как поспорить с тем, что прописано в любой религии и в законах ислама: жить по совести главнее, важнее, чем грешащим обивать пороги мечетей, церквей, отмаливать срамные поступки.

День за днём, она ощущало себя, сродни пойманным насекомым, которое пытается освободиться от манипуляций супруга Люджейн. По всей вероятности зять просчитался в отношении тёщи, полагая, что и она глупа и способна довериться ему, в такой же, степени, как Люджейн, будто бы, попавшая под его прозрачный купол, став наколотой на булавку букашкой.

Людмила подумала о происходящих конфликтах, припомнив, «что во время визита в Россию, на церемонию свадьбы к сестре, подобного между ними с Люджейн, не наблюдалось; как будто бы дочь, как насекомое окутана паутиной супружества, в котором в обескровленном состоянии слабеет и гаснет с каждым годом и днём и деградирует среди стен.

И тем не менее, отдавая себе отчёт, что у каждого своя жизнь, вмешательство, в это личное пространство по сути преступно и не позволительно никому, даже самым близким членам семейства, но говоря в контексте, причин побудивших к визиту в Марокко, ситуация и впрямь заходит в тупик, представляет опасность самой жизни Люджейн.