Ифе и голос из саркофага (СИ)

   Хитрость удалась - девчонка пришла почти сразу. Её глазёнки жадно загорелись, когда Ифе вынул из-за пояса раздавленную сласть, которая липла к пальцами.

   - Принеси мне связку ключей, которая хранится у твоей матери, - сказал он. - Да побыстрее, а то я съем это сам.

   Через миг снизу раздался раскатистый рёв - мать застигла дочку на месте преступления и наказала её.

   Что же, Ифе негде больше взять коробку для муравьёв? И кто сказал, что ловушкой должна стать непременно коробка? На кухне он стянул кувшинчик с крышкой, в котором обычно был сироп, подманил хныкавшую девочку, отдал ей сласть и увёл к саркофагу.

   - Насыпь в кувшин песка, только быстро! - сказал он ребёнку, увлечённому лакомством.

   А сам мгновенным ударом сандалии развалил вход в муравьиный дом.

   Девочка зачерпнула липкой ладошкой песок, стала сыпать в кувшин, но застонала и опустилась на землю.

   Из подземных норок вылезали всё новые муравьи. Нужно было убегать. Ифе пнул кувшинчик и побежал вслед.

   Вечером отчим и мать ушли к маленькому прудику, который ещё вчера слышал жалобный плач Ифе. А сам он проник в материнские покои.

   Какая удача! Засаленные накладные волосы Эбо валялся рядом с кроватью. Ифе достал ещё одно лакомство и размазал его по краю той части парика, которая надевалась на голову. Открыл кувшинчик и бросил его на парик. Несколько бойцов шизеле вылезли из него. Их жвала возмущённо топорщились. Но ни один муравей, даже плотоядный гигант из зарослей на берегу Нила, не откажется от сладкого. Шизеле тотчас стали барахтаться на холщовой кромке накладных волос.

   А осмелевший Ифе прижал их к ткани палочкой. И ушёл.

   В сумерках раздался горестный вой - это нашли дочку служанки. Её мать кричала, что Нусепт убил ребёнка. Поскольку новости просачивались сквозь стены дома Нефтиды, то всплыли слова рабыни о том, что покойный заберёт всех жильцов дома одного за другим.

   Раздражённый Эбо устал за день от общества красавицы Нефтиды, и крики, вопли и требования к хозяину защитить домочадцев привели его в неистовство. Он схватил свой парик, напялил его и выбежал из дома. Ражий мужчина был покрепче маленькой девочки, поэтому ушел далеко. Но у самых нижних селений он упал.

   Когда наутро тело нашли земледельцы-арендаторы, то испугались, ибо у него не было лица. Эбо смотрел внутрь себя выжженными глазами, а кожа сползала с плоти. Его опознали только по одежде. Накладные волосы валялись недалеко от дома.

   Не успела вдова оплатить все похоронные церемонии, как на неё предъявил права младший из братьев, Бакари. Он до того запугал Нефтиду, которая мало о чём могла думать всерьёз, кроме демона в животе, что она раскопала древний глиняный горшок, который был врыт в землю в кладовой. Она наполовину опустошила его, чтобы срочно найти место в любой гробнице. Лишь бы её должны были вскоре опечатать. Бакари, самый грамотный и умелый среди писцов, договорился с жрецами и доказал Нефтиде, что замуровать нужно оба саркофага. Только тогда её бесценная жизнь, красота и здоровье не будут подвергаться опасности.

   Нефтида порыдала над стоимостью всего и согласилась. На вопли Ифе никто, кроме чёрной рабыни, не обратил внимания.

   Мальчик лишился друга - того, кто бы руководил им в жизни и рассказывал обо всём сущем. Он лишился голоса своего отца, который хоть и ненавидел сына, но был на стороне его интересов.

   Тогда Ифе потребовал, чтобы его отдали учиться. Он хотел стать книжником, чтобы потом перейти учеником к целителю. Для чего? Чтобы целительством как-то загладить свою вину? Или чтобы вернуть себе отца? Ифе не находил ответа ни в детстве, ни позже, став помощником жреца.

   Но как пережить то, что никогда больше не придётся услышать брань из саркофага и указания, как поступить?

   Бедняга Ифе, он и не подозревал, что в этом мире каждое слово, которое вырывается из чьего-либо рта, попадает в уши собеседника, неминуемо становится известным и на небесах, и под землёй.

   Кто-то очень могучий слушал мысли Ифе в невидимых с земли глубинах и решал, как поступить с зарвавшимся сыном умершего писца: то ли предоставить ему возможность идти своей дорогой, то ли оборвать её.

   "Боги не всегда заботятся о людях, несмотря на богатые подношения. Часто не бог, а человек отнимает у другого здоровье или даже жизнь. Мать оборвала жизнь Нусепта. Эбо сделал всё, чтобы умерла наложница и её ребёнок. Ифе отнял дни и годы у дочери служанки и Эбо. Бакари явно что-то задумал. Зачем в доме этот Бакари?" - вертелось в голове у Ифе.

   Кто-то подгонял такие мысли, и они стали напоминать катание в жару с мокрой глиняной горки в пруд. У-у-ух, и знойный солнечный день сменялся холодноватой тиной дна, в которой так легко потеряться и не найти дорогу назад.

   Ах, как ему нужно было брюзжание из саркофага - недорогого, с нелепым лицом вместо точного портрета, на который пожалели дерева и усилий, не говоря уж об искусстве.

   Ифе закрывал глаза и видел, как точат саркофаг жучки, как поедает сикомору плесень, как искажается и разваливается вырезанный на дереве звероликий.

   Но в дешёвом саркофаге что-то оставалось живым, не подчинялось законам природы.