... Прошло несколько лет, Ифе вытянулся в худощавого красивого юношу. Ему сделали обрезание, ввели в обязанности книжника. Он ушёл из дома матери, постранствовал, выдержал все испытания и почти стал целителем. Все думали, что он честолюбив. А его всего-навсего гнал вперёд страх. В его ушах всё ещё стоял предсмертный хрип преданной рабыни и то, что не попало в уши сгрудившихся вокруг раненой домочадцев. Рабыня ответила на вопрос Ифе:
- Кто?
Она ответила на грани слышимости:
- Нусепт или ты... я не поняла.
Имя прозвучало скорее как последний вздох, как иссякавший хрип, но Ифе его разобрал. И поверил в её слова. Но ведь они могли быть услышаны и другим человеком. Или не человеком.
Сегодня Ифе был в доме наместника-номарха провинции для лечения его дочки, Айтесеб. Впервые в жизни он почувствовал, что ему жалко больную, а не просто интересно видеть проявления болезни и демонов, её вызвавших, а потом составлять лекарства.
Ифе сказал толстейшему жрецу, которого сопровождал:
- За Айтесеб нужно понаблюдать, сразу мы не сможем найти, от чего девочка заболела.
Толстяку было худо от жары, его багрово-красная шея сочилась крупными каплями пота. Поэтому он, обратившись к богине Сехмет, богине-покровительнице врачевателей, и переврав довольно много слов в молитве, поторопился приложить свой жезл со знаком Анх ко лбу больной. И тут же завопил, призвав в свидетели отца девушки:
- Вот, видите, как побледнел Анх на моём жезле, которым я поднял со смертного одра множество знатных людей и ещё больше излечил вовсе? Назначаю горячее молоко с мёдом, окуривание серой и порошки на красном вине.
Отец Айтесеб, несмотря на свой сан и богатство, бросился жрецу чуть ли не в ноги. Девушка была его последним ребёнком, старших сыновей унесли болезни и походы принца за пределы Египта.
Ифе что-то прошептал на ухо невеже-жрецу, которого своеобразно почитал, ибо всю жизнь нуждался в поддержке старшего мужчины. Почитал, но следил за толстяком и по возможности исправлял его назначения. Жрец тоже стоял на краю земного света и подземного мира из-за невоздержанности в еде и тайного пристрастия к вину, поэтому доверял ученику и охотно обращался к нему сам.
Но сейчас он заупрямился: в желудке нарастало жжение, которое можно заглушить приёмом обильной жирной пищи, затылок ломило, перед глазами стоял туман.
- Пустяки, - сказал он, пробормотал ритуальные молитвы и засеменил за наместником к пруду, на берегу которого был раскинут шатёр.
Служанки уже несли туда блюда и кувшины.
Ифе обвёл взглядом женщин, которые ухаживали за совсем юной девушкой. Кому бы из них сказать правильное назначение? Мать больной, пожалуй, точь-в-точь его Нефтида, не годится. Подобострастная горбунья, то и дело что-то шептавшее ей на ухо, тоже не подходит - уж слишком зависима от госпожи.
А вот почти ровесница, служанка с добрым участливым взглядом, поможет больной. Только она поправила деревянный подголовник, чтобы Айтесеб было удобнее, и вытерла ей струйку зловонной слюны, совсем не брезгуя.
Ифе жестом отозвал её в сторону и сказал:
- Я вижу синеватую опухоль на шее. Не гуляла ли госпожа недавно в саду?
- Нет, целитель, мы всю неделю готовились к паломничеству к гробницам, хотели провести там целую декаду. Так захотелось господину наместнику, - ответила служанка.
- Странно. Опухоль напоминает укус паука, который водится на ветках плодовых деревьев. Я видел у нескольких человек такие, и все эти люди умерли, - сказал Ифе и испытующе глянул на служанку.
Хороша собой, чистоплотна, неплохо одета. И... уж не брюхата ли?
- Тётка госпожи прислала ей фрукты из своего сада, - ответила служанка и сжала руки, чтобы не дрожали.
- Вы их, конечно, обработали перед подачей на стол? - Ифе устремил пронзительный взгляд на служанку.
Она вспыхнула и ответила:
- Да, господин. Сложили в корзину и отнесли в покои госпоже. Она с детства хорошо засыпала при запахе фруктов. А цветы не переносила.
Ифе вспомнил кое-что из своего детства и нагнулся к служанке, чтобы желчно сказать:
- Паука можно было принести и посадить на обработанные фрукты, так ведь?
Из глаз девушки хлынули слёзы.
В голове Ифе сложилась картина случившегося.
Наместник, сущая развалина, всё же обрюхатил служанку - госпожа-то, точь-в-точь Нефтида, наверное, не пожелала видеть наложницу в доме. А может, отцом ребёнка был кто-то другой. В любом случае престарелый господин обрадовался наследнику. Но имелась старшая дочь. Смогла бы она разделить отцовскую любовь с ребёнком той, что ей прислуживала?
И вот все недоразумения решил маленький, но весьма ядовитый паучок, посаженный в корзину с фруктами... А старшая госпожа, поди, уже надоела так, что глаза бы её не видели. Уж её-то смерть точно не будут расследовать.
Тогда Ифе решил вырвать у служанки правду.
- А ты знаешь, что эти пауки чувствуют друг друга на расстоянии? - спросил он, лукавя от души - так хотелось уличить мерзавку и назначить девушке правильное лечение, уж с укусами пауков и насекомых Ифе разбирался лучше всех. - И если здесь побывал один, то скоро будут и другие? И каждый из вас окажется в опасности?