Заржав на всю улицу, я всё–таки оказался на ногах. Тимур перекинул одну мою руку себе через плечо, а другой поддерживал меня под грудью, потому что стоял я нетвёрдо. Если быть точным — я вообще не стоял.
— Пошли уже, пьянь болотная, — Тимур волочил меня по улочкам ночного Санкт–Петербурга, под мои же собственные вопли.
Видимо, были мы от его дома недалеко, потому что через небольшой промежуток времени в адрес моей скромной персоны посыпались матерные выражения, пока он поднимал меня на шестой этаж. Оказавшись в темноте квартиры, я продолжал орать слова старенькой песни, лишь бы не слышать короткие, но громкие хлопки; и пронзительный женский визг в своей голове.
Когда моя морда приземлилась на холодный матрас и простыни, пахнущие чем–то похожим на розы, я проскулил, как последний придурок:
— Сла–а–адкая…
— Втюрился, что ли, — тихо сказал где–то надо мной Агеев, — Ой, не к добру.
В ответ я что–то нечленораздельно хрюкнул и провалился в темноту.
Глава 9
Все говорят, что мы в/месте…
Все говорят, но немногие знают, в каком.
«Моя сумка» — написала я короткую эсэмэску.
Через полминуты пришёл ответ:
«Камера хранения Московского вокзала»
Отвечать на это я не стала, просто стёрла сообщение и уставилась глазами в потолок.
Игорь не появлялся, и, если честно, я не знаю, как к этому отнестись правильно. С одной стороны, мне пофиг, но с другой — я вертелась в кровати всю ночь и постоянно прислушивалась к тишине в доме. Несколько раз мне казалось, что я слышу его машину на подъезде, и я выходила к лестнице. Но он так и не приехал. Под утро я всё–таки уснула, хотя это больше было похоже на то, что мои батарейки просто сели и мозг отключился.
Повертевшись в кровати ещё немного, я всё–таки встала и спустилась вниз, на кухню. Насыпав себе хлопьев и залив их молоком, я села за остров и начала медленно пережёвывать завтрак. Молоко на вкус — отвратительное. Я не знаю, в чём причина, но эстонское всегда чуть сладковатое и какое–то… Молочное. Даже пастеризованное оно напоминает натуральное из–под коровы. Российское больше похоже на порошок, разбавленный водой. Гадость.
Сполоснув тарелку, я приготовила кофе и морщась потянулась, чтобы взять с верхней полки кружку. Как назло, я промазала, она пролетела мимо меня и приземлилась на керамический пол, разбившись на тысячу осколков. Я обиженно поджала губы, и перепрыгнула босыми ногами через куски стекла. Вздохнув, я решила выпить кофе в городе, тем более, мне всё равно нужно забрать кое–что из моей сумки.
Поднявшись в спальню, я выглянула в окно, оценивая погоду. Решив надеть светло–бежевый костюм–двойку из буретного шёлка, я поплелась в ванную, чтобы привести лицо в порядок. Обидно, что моя любимая помада исчезла. Наверное, закатилась куда–то в гостинице, когда я упала… Подкрасившись и убрав волосы в низкий хвост, я сменила нижнее бельё, решив вместо блузки использовать тонкий белый топ на бретельках. Пиджак я надела с трудом, покусывая нижнюю губу от ноющей боли в правом плече. Застегнув пуговицы, и пригладив юбку, я схватила свой мобильник, водительские права, кошелёк, и спустилась вниз.
Выйдя из дома, я захлопнула дверь, понадеявшись на надёжность замка и пошла к машине. Хорошо, что коробка передач у неё автоматическая, с моим плечом сейчас проблематично было бы вести мою ласточку. Устроившись на водительском месте и подстроив его под себя (видимо пригнал её Тимур, уж больно далеко сиденье отодвинуто от руля), я завела авто и тронулась с места. На выезде я отметилась как гостья Лазарева Игоря Викторовича и поймала удивлённые взгляды охранников.
Неужели Лазарь не соврал, и баб он домой и правда не водит?
Включив тихую музыку, я открыла окно и вдохнула свежий воздух, отдающий запахом хвои. Ближе к городу он наполнится ароматом выхлопных газов и дорожной пыли, поэтому я наслаждаюсь — пока есть возможность. Проклиная пробки, влажность и духоту, я наконец–то добралась до вокзала и поставила машину на парковке. Конечно, я могла бы бросить её где–нибудь на тротуаре, но за полтора года европейская вежливость приросла ко мне с корнем, поэтому я предпочту заплатить.
Подходя к окошку обслуживания камер хранения, я состроила страдальческое лицо и выдавила слабую улыбку, посмотрев на крупногабаритную тётку со стандартной раскраской лица советских времён: синие тени и ярко–розовая помада.