Ignoto Deo

Сами же неоязычники называют себя по-разному (например, "родноверами", "последователями Традиции (языческой, ведической, арийской и т.д.)"), но обычно не неоязычниками. Распространенному мнение о том, что языческая традиция прервалась и сведений о ней сохранилось немного, ими отвергается, а реконструкция язычества считается возможной и неизбежной не только на основании исторических и этнографических данных или же опыта индуизма как аутентичной языческой традиции, но, прежде всего, благодаря "магической интуиции и магическим технологиям прямого знания"[330]. Тем не менее, даже если для реставрации язычества есть объективные предпосылки, сама реставрация представляется делом весьма субъективным, напрямую зависящим от мировоззренческих установок ее "реконструкторов", каковыми могут являться философы, художники, политики и пр. Это открывает большие возможности для религиозного (и культурного) творчества в этой области.

По словам В. Шнирельмана, неоязычество – это "общенациональная религия, искусственно создаваемая городской интеллигенцией из фрагментов древних локальных верований и обрядов с целью “возрождения национальной духовности”. Фактически же речь идет не о возрождении, а о конструировании идеологической основы для новой социально-политической общности, более сооответствующей условиям модернизации"[331]. И в этом смысле неоязычество хорошо вписывается в парадигму современной полистилистической, постмодернистской культуры, несмотря на все уверения его теоретиков в "традиционности". Впрочем, то же самое можно сказать и о других религиях (не только новых религиозных движений), вся "традиционность" которых заключается лишь в разговорах о ней.

На примере неоязыческой "Древнерусской Инглиистической Церкви" В.Б. Яшин выделяет "некоторые характерные особенности новых региональных религий, а шире - современных маргинальных духовных учений:

· парадоксальное сочетание мировоззренческого универсализма и претензий на конечный синтез всего предшествующего духовного опыта человечества, с одной стороны, и сектантского изоляционизма - с другой;

· сочетание глобализма и космической масштабности вероисповедных конструкций с ярко выраженной их национальной и локальной ограниченностью;

· повышенный интерес к древности, мифологизация истории, возведение своих истоков к необозримым глубинам прошлого;

· преобладание оккультно-эзотерических компонентов над собственно религиозными;

· стремление к наукообразности, широкое использование приемов жанра "фэнтези";

· антихристианская (прежде всего антиправославная) направленность"[332].

На наш взгляд, вышеприведенные особенности характерны как для российского неоязычества, так и для других локальных культов "New Age". При этом мы не можем согласиться с автором относительно "сектантского изоляционизма" и "антихристианской направленности" всех подобных учений (хотя такие тенденции действительно имеют место в некоторых организованных новых религиозных движениях).

Таким образом, неоязычество неразрывно связано как с современной культурой, так и с движением "New Age". Хотя сами неоязычники стремятся возродить "традиционные языческие ценности" и с их помощью противостоять современной бездуховной массовой культуре, на самом деле "неоязыческий проект" является частью этой культуры, всего лишь одним из возможных "языков" описания реальности, и в этом смысле нет особой разницы между культурной значимостью язычества или иной религии (или идеологии). При этом политические предпочтения, религиозные верования, экологическая направленность неоязычества и т.д. являются вторичными по отношению к системе координат, заданной современной культурой. Неоязыческие общины обычно позиционируют себя как традиционалистские, но на самом деле они основаны на западной системе ценностей, либеральной и антропоцентричной. Те или иные конкретные аспекты вероучения и практики обязаны своим появлением не традиции, а свободному выбору человека, поэтому российское неоязычество тесно связано как с мировоззрением "New Age", так и с феноменом новой религиозности в целом.