Иголка в стоге сена

Газде повезло меньше, чем жолнежам. При виде польских стражников он тоже повернул к лесу, но судьба, последнее время милостивая к казаку, на сей раз дала ему подножку. Верная лошадка Газды споткнулась о скрытую под снегом колдобину и полетела кувырком, едва не задавив наездника.

С кошачьей ловкостью Газда соскочил со спины падающей лошади и мягко приземлился в снег, но на этом его удача закончились. Прежде чем он поднялся на ноги, его окружили конные латники, грозно поигрывающие в лучах заката своими длинными мечами.

Пути к отступлению были отрезаны, сопротивляться не имело смысла. Презрительно сплюнув, казак швырнул под ноги польским коням ставший бесполезным лук.

Из другой группы всадников, окружившей Дмитрия и Эвелину, вперед выехал воин, чьи гордая стать, доспехи и породистый серый конь выдавали в нем командира отряда.

Это был красивый юноша с густыми русыми кудрями и смелым взором сапфирово-синих глаз. Шляхетская гордость в них сменилась радостным изумлением, когда он узнал Эвелину.

— Матерь Божья, княжна Эва! — воскликнул он, соскальзывая с лошади навстречу дочери Корибута. — Поведай, во имя всего святого, как ты здесь очутилась?

— Мой добрый Флориан! — Эвелина бросилась в объятия шляхтича и беззвучно зарыдала, прижавшись к его широкой груди. — Не спрашивай меня сейчас ни о чем. Но я расскажу тебе все, непременно расскажу!

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. НЕДОВЕРИЕ

ГЛАВА № 14

Самборский Воевода и Каштелян Кшиштоф происходил из старинной шляхетской фамилии Длугошевичей, начавшей службу еще под знаменами Пяста, а затем принявшей вместе с Мешко христианство по римскому образцу.

Но не только древней и славной историей рода был известен в округе пан Кшиштоф. За свою пятидесятилетнюю жизнь он принял участие в десятках битв и походов и приобрел славу грозного, беспощадного к врагам Короны воителя.

Даже постарев и погрузнев, он оставался неутомимым наездником, искусным бойцом на саблях и слыл грозой татарских набежчиков, время от времени вторгавшихся, в эти края.

И хотя на выбритых висках Воеводы серебрилась седина, зрение его было по-прежнему остро, а нрав — по-прежнему крут.

Однажды, во время войны с турками, Кшиштоф был оглушен пороховым взрывом, и вследствие сего у него появилась дивная привычка.

Когда он сердился или испытывал недовольство, левое веко у пожилого рыцаря начинало подергиваться, отчего мало знакомым с ним людям казалось, что Воевода им хитро подмигивает.

Но те, кто лучше знал пана Кшиштофа, страшились такого подмигивания более, чем самой свирепой ярости в глазах турецкого янычара или оскала татарского башибузука.

Малозаметное само по себе, оно предшествовало таким взрывам Воеводского гнева, в сравнении с коими злость восточных народов казалась детской забавой.

Последние двое суток веко у Воеводы подергивалось гораздо чаще обычного, хотя внешне он оставался невозмутим.

Привычный к честному бою, Кшиштоф ненавидел коварные удары в спину, и посему убийство князя Корибута, старого друга и побратима, казалось ему особо омерзительным.

Если бы не свидетельство княжны Эвелины, он бы просто не поверил в то, что шляхтич, без малого год безупречно служивший под его началом, свершил столь чудовищное преступление.

Но Воевода умел не только удивляться, но и действовать. Едва услышав скорбный рассказ о гибели посольского отряда, он поднял на ноги Самборский гарнизон и во главе конной полусотни двинулся к заставе, вверенной попечению Крушевича.

Только схватить разбойников ему не удалось. Зная, что их не ждет пощада, жолнежи скрылись в лесах, оставив за собой лишь безлюдное подворье с телами Князя и его свиты.

В ярости Воевода велел своим конникам прочесать Старый Бор, обшарить все урочища и берлоги. Однако поиски ни к чему не привели. Убийц Корибута простыл и след. Не удовлетворил Воеводу и осмотр самой заставы, а в первую очередь — отсутствие среди убитых тела Волкича.

Едва ли головорезы, служившие под его началом, были настолько верны своему господину, что, уходя в леса, решили забрать с собой его труп.

Куда вероятнее было другое: злодей, по словам княжны и московита, окончивший жизнь, с проломленной головой, на самом деле остался жив и скрылся в лесу вместе со своей шайкой.

И это обстоятельство, наряду с чудесным спасением Эвелины и ее провожатого, заронило смутное подозрение в душу Воеводы.

После того, как тела Князя и сопровождавших его воинов были уложены в сани, Воевода отрядил большую часть сотни под командованием Флориана на поимку беглых татей, а сам с меньшей, сопровождающей скорбный обоз, поспешил вернуться в Самбор.

«Этих висельников племянник и сам изловит, — подумал Кшиштоф, прикрывая рогожей навеки застывшее лицо Корибута, — а мне нужно потолковать с другой птицей, уж больно складно поет!»

ГЛАВА № 15

Известие о провале Волкича и его побеге с заставы настигло Руперта фон Велля на полпути к Кенигсбергу. Впервые тевтонский Командор почувствовал беспокойство, увидев на дороге, тянущейся вдоль Старого Бора, польские конные разъезды.