Игольное ушко

И Годлиман вдруг понял, что, отнюдь не будучи крупным от природы мужчиной, Черчилль умел сидеть как человек массивного телосложения: выгнув плечи, положив локти на ручки кресла, опустив подбородок и широко расставив ноги. Одет он был в короткий черный пиджак в светлую полоску, какие носят юристы, полосатые серые брюки, синий в горошек галстук-бабочку и ослепительно белую сорочку. Несмотря на все потуги казаться здоровяком, он никуда не мог спрятать руку, в которой держал «вечное перо», – очень изящную руку с длинными пальцами. При этом розовым цветом лица он напоминал младенца. В другой руке он держал сигару, а на столе перед ним, рядом с кипой бумаг, стоял бокал, жидкость в котором очень походила на виски.

Он делал пометки на полях какого-то машинописного текста, по временам что-то бормоча себе под нос. Годлиман не испытывал перед этим человеком, которого многие почитали великим, никакого трепета. Как государственный деятель в мирное время Черчилль оказался, с точки зрения профессора, катастрофически плох, но теперь выяснилось, что он обладал качествами, необходимыми лидеру нации в годы войны, и Годлиман не мог не уважать его за это. (Черчилль сам постоянно твердил тем, кто пытался именовать его «Британским львом», что он вовсе не лев, а лишь получил возможность порычать, и Годлиман счел это совершенно справедливой самооценкой.)

Сейчас он вскинул глаза на профессора.

– Как я понимаю, уже нет ни малейших сомнений, что этот шпион, будь он трижды неладен, сумел выяснить наши истинные намерения, верно?

– Ни малейших, сэр, – подтвердил Годлиман.

– И предположительно ему удалось покинуть страну?

– Мы отследили его до Абердина. Я почти убежден: позапрошлой ночью он вышел в море на похищенном судне, предположительно для встречи с кем-то в Северном море, – но он, однако, не мог уйти далеко от гавани, поскольку внезапно разразилась буря. Конечно, подводная лодка могла подобрать его еще до начала шторма, но это маловероятно. Мы считаем гораздо более правдоподобным предположение, что он потерпел крушение и утонул. К сожалению, более определенной информацией мы сейчас не располагаем…

– Вот и я тоже! – воскликнул Черчилль, который вдруг, как показалось, разозлился, хотя и не на Годлимана. Он поднялся из кресла и стал смотреть на настенные часы, словно загипнотизированный надписью: «Имперское министерство общественных работ королевы Виктории, 1889». А потом, словно начисто забыв о присутствии Годлимана, начал расхаживать туда и обратно вдоль стола, тихо повторяя что-то вслух.

Профессору даже удалось разобрать слова, и услышанное повергло его в изумление. Великий лидер бормотал:

– Этот крупный, чуть сгорбленный человек начал ходить взад-вперед по кабинету, поглощенный своими мыслями и начисто забывший, что он не один…

Создавалось впечатление, что Черчилль разыгрывал сцену из голливудского фильма, сценарий которого на ходу писал он сам.

Но потом представление закончилось так же неожиданно, как и началось, и даже если Черчилль понимал, что вел себя, мягко говоря, эксцентрично, то вида не подал. Сев на свое место, он протянул Годлиману лист бумаги и сказал:

– Вот как выглядело распределение военных сил Германии на прошлой неделе.

Годлиман прочитал:

«Русский фронт: 122 пехотные дивизии

25 бронетанковых дивизий

17 дивизий других родов войск

Италия и Балканы: 37 пехотных дивизий

9 бронетанковых дивизий

4 дивизии прочих родов войск

Западный фронт: 64 пехотные дивизии

12 бронетанковых дивизий

12 дивизий других родов войск

Германия: 3 пехотные дивизии

1 бронетанковая дивизия

4 дивизии других родов войск».

– Из двенадцати танковых дивизий в Западной Европе только одна дислоцируется на побережье Нормандии, – заметил Черчилль. – А самые мощные дивизии СС, «Рейх» и «Адольф Гитлер», базируются в Тулузе и Брюсселе соответственно, не помышляя пока о передвижении. О чем это вам говорит, профессор?

– О том, что наш план введения противника в заблуждение увенчался успехом, – ответил Годлиман и понял, какое доверие ему только что оказал Черчилль. До этого момента никто в разговорах с ним не упоминал о Нормандии: ни его дядя полковник Терри, ни кто-либо другой, – хотя он сам пришел к пониманию происходящего, зная о дезинформации, нацеленной на Кале. Естественно, ему все еще не была известна дата вторжения, но он только радовался своему неведению.

– Он увенчался полнейшим успехом! – подхватил его фразу Черчилль. – Они пребывают в недоумении и растерянности, и все их предположения о наших намерениях далеки от истины. И тем не менее…

Он взял паузу эффекта ради.