В 1930 году Игорю Эммануиловичу исполнилось 59 лет, ему становилось все сложнее совмещать администрирование и творчество, и художник сделал трудный выбор в пользу живописи. В это время Грабарь увлеченно работал над большой исторической картиной «Владимир Ильич Ленин у прямого провода» (1927–1933), заказ на которую получил от Реввоенсовета, занимавшегося подготовкой выставки, посвященной десятилетию образования Красной армии. Грабарь вспоминал, что много раз видел Ленина в Кремле, так как ежедневно приходил в Кремлевскую реставрационную мастерскую во время проведения в начале 1920-х годов реставрации икон Андрея Рублева. Художника увлекла тема переговоров Владимира Ильича с командующими фронтами в дни Гражданской войны. Однако из-за невероятно тщательного подхода к освещению этой трудной темы, он не успел закончить картину к назначенному сроку. Прежде чем приступить к исполнению композиционного эскиза и картины, он изучил документальные источники и исполнил множество подготовительных карандашных рисунков, а также несколько живописных этюдов натурщиков. Один из таких этюдов с изображением позировавшего художнику соратника Ленина академика Николая Петровича Горбунова (1927) хранится в Третьяковской галерее. В результате картина, работа над которой была завершена только в 1933 году, стала одной из лучших в ряду вещей, исполненных на столь популярную в советском искусстве ленинскую тему. Созданный художником образ отличают психологическая и внешняя достоверность, четкая, ясно выстроенная композиция и интересное колористическое решение с использованием контрастных розово-красных и белых цветов, наделяющих произведение необходимым эмоциональным напряжением. Картина была приобретена Государственным Русским музеем, а позже поступила в собрание музея В. И. Ленина в Москве. В эти же годы были написаны лирические пейзажи «На озере», «Церковь на озере. Косино» (оба – 1926 года), «Разъяснивается» (1928), «Последний снег. Зима», «Начало весны (оба – 1931 года), «Пруд в Узком» (1933), в которых художнику удалось добиться естественности и простоты композиции и удивительно тонких цветовых созвучий, подчеркивающих красоту и своеобразие ландшафта. В пейзажах этого времени ясно прослеживается эволюция живописи Грабаря от дивизионизма к созданию достоверных реальных образов, сохраняющих при этом свежесть натурного этюда.
Начиная с 1930-х годов Грабарь много работал в жанре портрета, создав значительную галерею выразительных образов близких ему людей, друзей, деятелей науки и искусства. На протяжении долгой творческой жизни он часто изображал жену Валентину Михайловну, запечатлев ее и в детстве, и в юности, и в зрелости. Над портретом жены, датированным 1931–1937 годами, художник работал непривычно долго. Ему удалось создать выразительный образ, в котором сложный характер человека раскрывается просто и как бы начинает говорить сам за себя. Грабарь изобразил Валентину Михайловну летним солнечным днем сидящей в непринужденной позе в саду на фоне густой зелени деревьев. Акцентируя внимание на выразительном и несколько настороженном, направленном прямо на зрителя взгляде, художник передал внутреннюю напряженность модели, которую нельзя скрыть даже за внешним кажущимся спокойствием. В жанре портрета созданы также образы дочери Ольги (1934) и десятилетнего сына Мстислава (1935). Пленэрный портрет дочери художник написал ясным морозным утром. Он изобразил весело улыбающуюся раскрасневшуюся от холода девушку на фоне белоснежных сугробов, убедительно передав ее живой энергичный характер. Всего за несколько сеансов был написан и портрет сына с книгой в руках в привычной домашней обстановке за столиком, накрытым разноцветным ковриком. Грабарь стремился наиболее полно раскрыть характер и душевные качества родных ему людей, и ему удалось создать правдивые портретные образы, отразившие его любовь к жене и детям. В одном из лучших портретов мастера этого периода «Светлана» (1933) подчеркнуты типичные для молодых людей того времени черты, за которыми угадываются напряженность, сложность и многомерность внутреннего мира современного человека. «Я уловил как-то сразу то, что мне казалось существенным и единственно важным, и нужным в этом простеньком личике, – писал Грабарь, – ничем особенно не выдающемся, но все же живущим своей особенной, только ему присущей жизнью… В один сеанс портрет был, в сущности, готов. На следующее утро я только кое-где его тронул. Он меня удовлетворил, как ничто другое до сих пор, ибо я твердо почувствовал, что в нем удалось ухватиться за край чего-то большого, что пока еще не дается, но до чего уже не так бесконечно далеко. Он – живой по форме и в цвете и, главное, по выражению глаз и всего лица»[97]
.