Квартира Крейга такая же, какой он ее помнит. Не совсем дно, но тем не менее холостяцкая берлога. Запах стоит, как в пещере, где разлили каплю «Брюта».[14] Это среда обитания взрослого мужчины с интересами подростка, такие, как правило, не способны на длительные отношения, и здесь царит такой бардак, какой Бретт ни за что не потерпел бы в своем доме. Открытая коробка из-под пиццы, полная корок, пустые контейнеры Dunkin’ Donuts. Ни рамок с фотографиями на стенах, ни безделушек, ни памятных вещей. Только банки из-под пива на кофейном столике, рядом — без шуток — бутылка лосьона, рулон неиспользованных кухонных полотенец и несколько порнографических журналов.
От этого зрелища Бретту становится не по себе, а щеки начинают гореть. Неужели люди до сих пор покупают порножурналы? Он решается бросить взгляд на обложку лежащего ближе к нему — того, что не открыт на развороте.
И Крейг думает, что Бретт должен в это поверить? Что дверь распахивается, он сидит тут со спущенными до лодыжек штанами и дрочит на журнальчик, хранившийся у него двадцать лет, который купил, пока Бретт был в колледже. Первоначальное смущение Бретта трансформируется в жалость, но это по-прежнему не укладывается у него в голове. Это все слишком… почему-то слишком неправильно. Как будто декорации. А это что, кровь на спинке дивана? Конечно, кровь, около дюжины идеальных капель размером с пенни. Он качает головой. Ни за что. Не куплюсь.
Бретт испуганно вздрагивает от вибрации в кармане пальто. Еще одно сообщение, на этот раз короткое:
«ВРЕМЯ ВЫШЛО.
ПРОДОЛЖАТЬ?»
Он качает головой, убирая телефон в карман.
Если быть беспристрастным, он понимает концепцию отрицания. Даже где-то глубоко внутри осознает, что как раз сейчас может это испытывать. Возможно, так и есть. Он оценивает ситуацию критически, но это, безусловно, лучше, чем впадать в истерику. Быть скептиком куда безопаснее, чем доверчивым. Он усвоил это еще со школы.
Итак,
Бретт обходит диван, игнорируя кетчуп —
— Я не вчера родился, — произносит Бретт. — Крейг, ты серьезно думаешь, что можешь шантажировать меня? Подумай еще раз. — Он открывает окно. Холодный воздух, ворвавшись внутрь, выветривает остатки одеколона и еле слышный запах попкорна от старых нестиранных вещей, и квартира наполняется шумом оживленной улицы и непрекращающимся грохотом отбойного молотка.
Бретт высовывается в окно, над его привычной застенчивостью берет верх нечто, близкое к помешательству, и, сложив ладони рупором, он кричит:
Внизу на ступеньках стоят трое полицейских. Они травят анекдоты, смеются и не слышат его. Звук молотка совершенно заглушает его голос. Бретт хмурится, оглядывая дорогу в обоих направлениях, но не может понять, откуда доносится шум. Скорее всего, это какая-то частная компания, решает он, потому что уверен — департамент транспорта не работает в федеральные праздники.
Единственный человек, который, кажется, заметил его, это татуированный наркоман с осветленными волосами, как у Слим Шейди. Он остановился, разговаривая по телефону на тротуаре у обочины, и уставился вверх на мужчину, торчащего в окне. Бретт с раздражением пробует еще раз:
— Офицеры, эй! У нас здесь проблема! Вы слышите меня?
Они не слышат. Он еще пару раз зовет, а потом, стиснув зубы, захлопывает окно.
— Не беспокойся, — говорит он квартире, — я просто спущусь вниз и приведу их. Это твой последний шанс положить этому конец. И что ты будешь делать?
Он целую минуту или две ждет, как будто Крейг может выскочить с ухмылкой и поднятыми вверх руками: «Ладно, Бретт, ты меня раскусил! Я все это время был в шкафу. Понял? Подшутил над тобой, ха-ха-ха!» — и вылетает из квартиры.