Игра

— Предсказуемо, сестренка. — И, задержав дыхание, отпирает дверь.

Изнутри не доносится ни звука. Никакой сигнализации. Линден Хиллз — хороший район. Всегда есть шанс попасть в поле зрения одной или парочки скрытых камер видеонаблюдения, но она уже вляпалась достаточно глубоко, чтобы сейчас беспокоиться об этом. Лучше как можно быстрее разобраться с этим. Такси ждет, а часики тикают в буквальном смысле.

Мэгги осматривается внутри. Здесь миленько. По сравнению с ее квартирой — дворец. В доме Мэгги оказалась впервые. Несколько раз после тех невыносимых путешествий матери-дочери в Миннеаполис или в «Молл Америки» она ждала в машине, пока их мать заносила что-нибудь для Карен и детей. Мэгги никогда не удавалось увидеть их лица в окнах хотя бы мельком.

Везде очень чисто. Очень в духе Карен. Если не считать нескольких рисунков на холодильнике и фотографий в рамках, трудно поверить, что здесь действительно живут трое мальчишек. Хотя дети очень милы, не может не признать она. Ужасно похожи на отца.

Разве не все сыновья похожи на своих отцов?

При мысли об отце Джексона внутри у Мэгги все сжимается, но она проходит дальше, быстро открывая и закрывая поочередно все кухонные шкафы и ящики. Безрезультатно. В таком большом доме ей приходится потратить несколько минут, чтобы найти кабинет на втором этаже. Обшитый деревянными панелями, роскошный, но вместе с тем немного уродливый. Как будто устаревший. Мэгги приступает к обыску с письменного стола, роется в бумагах в верхнем ящике, молясь, чтобы они не использовали сейф для более ценных документов.

«Разве можно ее винить за это после того, что произошло?» — спрашивает сама себя Мэгги.

К счастью, ей не придется думать, как взломать сейф, потому что паспорта здесь, все вместе в одном пластиковом конверте. Одна счастливая семья.

Она выуживает паспорт Карен, на мгновение задержавшись, чтобы посмотреть в ничего не выражающий официальный взгляд своей сестры. Нежно и печально целует она ламинированную страницу.

— Прости меня, — шепчет она, зная, что никогда этого не говорила и никогда уже не скажет, сует его в карман своих новых джинсов, испытывая отвратительное дежавю, и, аккуратно вернув конверт на место, закрывает ящик.

Весь путь до задней двери она прислушивается, ожидая услышать, как машина с семьей заезжает на подъездную дорожку или как ключ проворачивается в замке парадной двери. Ни того, ни другого не происходит.

Она почти желает, чтобы это все-таки случилось, чтобы кто-нибудь мог остановить ее, но выходит из дома без эксцессов, запирает дверь и возвращает ключ на место в сейф, уже совершенно уверенная в том, что больше никогда не увидит свою сестру.

23 Второй игрок

— Крейг, хорош. Хватит морочить мне голову, — снова стучит Бретт, на этот раз забарабанив сильнее. — Я не играю. Я играть отказываюсь, так что просто открой эту чертову дверь!

Он ждет, но ничего не происходит. Крошечная его часть испытывает облегчение, потому что глубоко внутри него таится трусость. Здесь нужно действовать деликатно, а деликатность — никогда не была коньком Крейга.

Стоя в узком мрачном коридоре, Бретт прислушивается, улавливая тихое невнятное бормотание телевизоров из соседних квартир. Отбойный молоток на улице. Плач младенца и латиноамериканская музыка, бухающая откуда-то сверху. Совсем близко сосед зашелся в хриплом тяжелом кашле. Говорят, заболеваемость астмой в Мотт Хейвене — юго-западной части Бронкса — растет из-за мусорного полигона на берегу реки и эстакаде у моста на Уиллис-авеню. Это район, построенный вокруг мясных рынков и металлургических производств. В таком месте, как это, ожидаешь, что Крейг найдет работу без труда, но в любом закоулке «яблока» за работу приходится бороться, и при всей своей браваде Крейг часто нуждается в руке помощи не меньше других.

Бретт слышит все эти звуки — яркую симфонию Бронкса — но не слышит Крейга.

Он прижимается лбом к двери, раскрасневшейся кожей к прохладе потрескавшейся краски и говорит:

— Ладно, мужик, ты меня раскусил. Не помню, что случилось после хоккея, я был чертовски пьян, но, должно быть, я сильно облажался. Признаю. Я пытался спровоцировать тебя и, наверное, зашел слишком далеко. Я просто слегка подшутил над тобой, и теперь ты делаешь то же самое со мной, правильно?

Неправильно. Эта мысль настолько явственно звучит в голове Бретта, что на долю секунды ему кажется, что он в самом деле слышит ее через дверь.

Неправильно, потому что это не пранк, и ты знаешь это. Ты знаешь Крейга. Ты знаком с ним почти всю свою жизнь.

А вот это правда. И за все это время Крейг ни разу не избегал стычек. Крейг никогда не плел интриг. Напротив, сжав кулаки, он бросался разбираться со своими проблемами, не позволяя себе такой роскоши, как рациональное мышление.