Игра

— Это и есть легкие деньги, дорогой.

— Ты так думаешь? — Он качает головой, затем поворачивается к Ханне. — Уже поздно. Попробуй закрыть глаза.

— Чт…

— Не спорь! — рявкает он. — Давай живо поворачивайся на другой бок, лицом к стенке.

Она, не споря, тихо поворачивается, потому что начинает что-то такое чувствовать; как будто она в очень темной комнате. Хотя здесь включен телевизор, светящийся как ночник, она начинает бояться. Она крепко зажмуривает глаза, а дядя с тетей перешептываются, и их шепот звучит, как шипение змей.

— Зачем ты это сделала? — говорит дядя. — Собака. Не надо было этого делать.

— О, опять началось. Не помню, чтобы ты торопился залезть в сад.

— У нас был план, только и всего. Я подсаживаю тебя на забор, ты соскакиваешь вниз вместе с мясом. Это были отличные сосиски. Он сожрал бы их прямо у тебя из рук. Ты отпираешь калитку изнутри, я вывожу собаку в переулок, и она остается там, никому не мешает.

— Сосиски? Даз, это тебе не мультяшка была, это гребаная овчарка. Я не стала бы совать ему руку. К тому же он понял.

— Ни хрена он не понял.

— Он понял, — повторяет она. — Как только он увидел меня на заборе, он понял, зачем мы пришли. У них на такие вещи нюх.

— Ясно. И поэтому ты его прирезала.

— Ага, — отвечает она. — Как свинью. Смирись уже с этим. Ты знал, чем все это закончится. Ты знал, на что шел.

— Легкие деньги, так ты говорила. Только мы ничего не слышали уже несколько часов. Никаких инструкций, ничего. Мы не знаем этого мудака от Адама. Он сказал прыгать, а мы должны спросить — как высоко? А что, если нас оставили с носом? Что, если нас подставили? Что, если…

— Хорошо! — рявкает она. — Я поняла, но что ты предлагаешь?

— Я предлагаю просто выкинуть ее возле дежурного участка, пусть они с ней разбираются.

— И потерять деньги? Ни за что! Все зашло слишком далеко. Что скажешь, если мы подождем еще два часа? Еще пару часов.

— И что потом?

Хочет она того или нет, но Ханна чувствует, как проваливается в сон. Комната вокруг нее превращается в мир детских грез, и она почти спит, когда тетенька рядом мягко называет ее имя:

— Ханна? — Она теперь еще ближе, и до Ханны доносится неприятный запах ее дыхания. — Ты умеешь плавать, милая?

Ханна полусонно лопочет:

— Нет, я умею плескаться.

— Это же замечательно, — шепчет женщина. — Блестяще. А теперь тихо, дружок. Поспи немного. Возможно, через пару часов мы отвезем тебя к водичке.

— Водичка, — сонно повторяет Ханна. — Пойдем плескаться.

— Правильно, Ханна… Еще пара часов. А потом ты пойдешь плескаться.

49 Четвертый игрок

Долгое время пассажиры машины не разговаривают.

Точно так же, как прошлой ночью под днищем грузовика, заснуть кажется неправильным, но Ной и остальные дремлют по очереди, и их желудки периодически урчат рядом с ним. За исключением Линды, которая, вцепившись в руль, кажется, нервничает все больше.

Поездки. Эти нескончаемые монотонные переезды. Из Парижа в Кале, в Дувр, в Манчестер, в Шотландию. Когда все это закончится?

Сначала похищают ту, кого любишь, а затем заставляют уехать, отдаляясь все дальше и дальше от нее, и дороге этой не видно конца. В чем смысл этой пытки?

«Может так случиться, — думает Ной, — что в конце этой поездки будет еще одна карта, еще один отсчет, а потом еще один, и еще, до тех пор, пока их не загонят на край света. Поездка в никуда, разве что к нервным срывам. Может, это и есть игра. Пытка ради пытки». Ной начинает верить, что так и есть.

Он думает об этом, прижавшись виском к стеклу задней дверцы машины, и из какого-то потаенного уголка всплывает воспоминание. Ему шесть или семь лет, и на набережной Сены он встречает хорошенькую девочку, сидящую в одиночестве. Она играет в какую-то игру сломанной палочкой, и он подходит посмотреть, что она делает. Как он видит, девочка прорыла палочкой длинную канавку в земле. По этой канавке она гонит вниз по спирали сотни или даже тысячи муравьев из муравейника, чтобы в конце концов утопить их в реке. Минуту или две Ной завороженно наблюдает за их путешествием, а потом спрашивает у нее, зачем она это делает.

— Почему бы и нет? — отвечает девочка, со скучающим видом пожимая плечами.

Почему бы и нет?

Он смотрит в серую даль через стекло. Где-то там мигает огонек; он решает, что это вертолет, не испугавшийся нелетной погоды. На дороге попадаются машины. Не так много, но они есть. С его места они напоминают декорации из фильмов Хичкока, где актеры сидят в неподвижных машинах на фоне оживленных дорог. Ною трудно поверить, что где-то еще существует обычный мир.

Вот уже больше четырех часов он сидит здесь в тесноте, все сильнее смущаясь собственного нечистого тела. Это то, что должно беспокоить его меньше всего, но он ничего не может с собой поделать. У него во рту мерзкий привкус, и Ной чувствует, как от его тела воняет.

— Мне надо принять душ, — сообщила ему София в последний вечер. — Я начинаю вонять, как француз.