Игра

— Sacré bleu! — ответил он ей, а затем отправил в душ и сказал, что позвонит после работы. Это были последние слова, которые они сказали друг другу наедине. Как печально.

Отчаявшись избавиться от одолевающих его мыслей, Ной поворачивается к Линде.

— Ты как? Нам еще долго ехать. Хочешь, я тебя подменю?

Она смотрит на него в зеркало. Подсвеченные экраном спутникового навигатора белки ее глаз кажутся красными, кожа под глазами отливает синевой, но взгляд все так же напряжен, как будто она заглянула в одну из его заначек.

— Не надо. Я в порядке.

— Там много огней. — Сара показывает направо. — Какой-то город?

— Глазго, — отвечает Линда. — Мы проезжаем мимо него.

— Как думаешь, это туда он нас направляет?

— Если нет, то все равно мы уже близко. Нам осталось ехать меньше часа.

После этого заявления все чувствуют волну дискомфорта.

— Не могу дождаться, — произносит Мэгги. — Я задаюсь вопросом, что нас дальше ждет.

У правого плеча Ноя Бретт, зашевелившись, говорит, широко зевая:

— Может, они заставят нас взорвать больницу… Угнать фургон и въехать на нем в начальную школу. — Он причмокивает губами.

— Это не смешно, — сердится Сара. — Не говори так.

— А я и не шучу. — Он потирает глаза и разминает шею.

— Кто-нибудь смотрел тот фильм, где кучку незнакомых друг с другом людей заставляют пройти через какой-то гигантский лабиринт, а в помещениях полно лазерных ловушек и прочего дерьма?

— «Пила», — сообщает Мэгги. — Наверное, вторая часть. Это тот, где дом?

— Нет, не «Пила», тот постарее. Тоже название из одного слова, насколько я помню. Возможно, действие происходит в космосе или что-то этом роде.

— «Пила» старая, название из одного слова, — рассуждает она. — Ты явно имеешь в виду «Пилу».

— Черт побери, это не «Пила»! Ты что, не слышала, что я только что сказал? Что не так у тебя с ушами?

— О’кей! Господи!

— Да ладно вам, — робко, по-матерински произносит Сара. — Давайте не будет ругаться. Мы все устали и на взводе, но…

— Ой, да ты вообще заткнулась бы, — ворчит Бретт, перебивая ее.

Ной смотрит на мужчину рядом с ним, и ему совсем не нравится то, что он видит. Может, Бретт и одевается так, как будто ему место за компьютером или за столом в библиотеке, но это не значит, что он совсем не опасен в каком-то другом смысле.

Неужели он правда хотел, чтобы дочь Сары умерла?

— «Куб», — произносит Ной, не спуская глаз с мужчины рядом.

— Что? — спрашивает Сара.

— «Куб». Название того фильма.

— «Куб»… — раздумывает Бретт. — Эй, может ты и прав. — Вместо благодарности он с подозрением косится на Ноя. — Твой любимый?

— Nom de Dieu,[19] нет. Но я разбираюсь в кино. В детстве у нас был единственный видеомагнитофон на весь дом, и мы собирались все вместе, чтобы посмотреть фильмы на видеокассетах, которые удавалось достать. Это было нашим, э-э-э… — он закатывает глаза, его мозг устал от английского, — развлечением?

— В Париже? — с сомнением спрашивает Мэгги. — Ты родился в одном из самых привлекательных городов мира, и я уверена, мог бы найти занятие себе по душе.

На какое-то мгновение это ошеломляет его, а затем приводит в ярость:

— Ты знаешь, что такое Департамент 93? Quatre-vingt-treize?[20] Это банлье, самый бедный район не только Парижа, но и всей Франции. Ты ничего обо мне не знаешь. Никто из вас не знает.

— Да, да, — говорит Бретт. — Нам всем приходилось нелегко. Я вырос в Браунсвилле, в Бруклине, в двадцатидвухэтажном жилом комплексе. Мать работала на трех работах, чтобы свести концы с концами, и мы засыпали под звуки выстрелов. Серьезно. К десяти годам я бывал на похоронах детей чаще, чем на днях рождения. Чтобы получить стипендию в колледж, мне пришлось на многое пойти, я с трудом заработал деньги, делал такие вещи, которыми не горжусь, но такова жизнь. Но это не значит, что я заслуживаю застрять здесь с тобой, в этом куске дерьма, который называется машиной. Жизнь всегда не сахар, парень.

Воцаряется молчание, а затем Линда спрашивает:

— Какие вещи?

— Что?

— Ты сказал, что делал вещи, которыми не гордишься. Что это за вещи?

— Это просто фигура речи. Ничего криминального, офицер.

Ной замечает что-то, мелькнувшее на лице Бретта, но предпочитает не развивать эту тему, потому что может сказать то же самое про себя.

Вскоре они покидают Глазго, и по обе стороны дороги начинают вырастать отвесные скалы, обозначая начало Шотландского высокогорья. Ной вспоминает тех муравьев, которые движутся к пропасти навстречу своей бессмысленной гибели, и по спине у него бегут мурашки.

Машина несется сквозь снегопад, и даже на заднем сиденье Ной чувствует, каким скользким становится покрытие дороги. Линда еще больше напрягается, если это вообще возможно, костяшки ее пальцев, вцепившихся в руль, кажутся белыми.

Проходит еще немного времени, возвышенность справа внезапно расступается. Больше нет ни городов, ни очертаний, ни ориентиров; только кажущаяся бесконечной полоса сплошной непроглядной черноты.