Игра без козырей

– Прекрасный будет день, – заметил Чико.

В десять минут десятого возле трибун появились люди, по дорожке поехал трактор, волоча за собой прицеп. Я достал бинокль, отрегулировал его и осмотрел груз. В прицепе лежали бревна, из которых, как я догадался, построят препятствия. Сзади шли трое мужчин.

Я молча протянул бинокль Чико и зевнул.

– Вполне обычный трактор, – со скучающим видом буркнул он.

Мы наблюдали, как трактор дополз до дальнего конца поля, постоял, пока с прицепа сбрасывали груз, и двинулся к трибунам за новым. Во время второго рейса он прошел совсем близко от нас, и я увидел, что это в самом деле двойные барьеры, которые ставят на дистанции, если они входят в программу заезда. Мы молча провожали трактор глазами.

– Чико, я был слеп, – медленно проговорил я.

– Чего?

– Трактор. Под нашим носом. Все время.

– Ну и что?

– Серная кислота. Цистерна. Понимаешь, ее опрокинул трактор. Не надо никаких сложных механизмов. Всего-то и нужны две веревки или цепи. Обмотать их по верху цистерны и закрепить на осях колес трактора. Потом отвинчиваешь крышку люка и отходишь в сторону. Разумеется, кому-то надо включить трактор на полную мощность и дернуть за рычаги, цистерна переворачивается, серная кислота заливает дорожку, и дело в шляпе.

– На каждом ипподроме есть трактор, – задумчиво протянул Чико.

– Правильно.

– Никто и не взглянет второй раз, если увидит трактор на ипподроме. Никто не станет искать следы, которые он оставил. Никто не вспомнит, что видел трактор на дороге. Значит, если ты прав, а я уверен, что ты прав, незачем было даже нанимать его: использовали тот, что есть на ипподроме.

– Держу пари, что именно его и использовали. – Я рассказал Чико о фотографии двух листов с инициалами и цифрами выплат людям, скрытым за этими буквами. – Завтра я сравню инициалы всех рабочих, начиная с Теда Уилкинса, с теми, что находятся на тех двух листах. Любому из них могли заплатить только за то, чтобы он оставил трактор на скаковой дорожке. Цистерна перевернулась вечером накануне соревнований. Трактор, как и сегодня, развозил барьеры – с разогретым мотором и полным баком. Нет ничего проще. А потом трактор уехал в другой конец ипподрома, и никаких следов.

– И уже темнело, – согласился Чико. – Несколько минут ни на дороге, ни на поле никого не было. Они унесли веревки или цепи – и все чисто. Ни нарушения движения, ни объездов – ничего.

Мы хмуро слушали, как громыхает рядом трактор, и понимали, что ни одного слова из нашей догадки в суде не докажем.

– Пора перемещаться, – наконец предложил я. – Барьеры будут ставить совсем рядом, в пятидесяти ярдах, где поворот. Трактор скоро подойдет сюда.

Вместе с Ривелейшном мы вернулись в фургон, который оставили на шоссе в полумиле от ипподрома, и, воспользовавшись случаем, тоже позавтракали. Когда мы закончили, Чико вышел первым. В моих брюках и сапогах для верховой езды, в свитере с высоким воротником, он выглядел настоящим наездником, хотя на самом деле ни разу в жизни не сидел верхом.

Немного погодя мы с Ривелейшном шагом направились к ипподрому. Рабочие привезли барьеры к полукругу, где скаковая дорожка заворачивала, и выгрузили их там. Через несколько минут сбросили следующую партию барьеров. Незамеченным я въехал в кусты и спешился. С полчаса Чико нигде не было видно, потом он появился и направился ко мне с беззаботным видом, посвистывая и засунув руки в карманы.

– Я еще раз все обошел, – сообщил он. – Паршивая охрана. Никто не спросил, что я там делаю. Какие-то женщины убирают трибуны, а возле конюшни копошатся рабочие, готовят для конюхов общежитие. Я сказал им «доброе утро», и они сказали мне «доброе утро». – Чико кипел от негодования.

– Для саботажников сейчас не так уж много возможностей: уборщицы на трибунах, рабочие возле конюшни, – сказал я.

– Сегодня в сумерках, – кивнул Чико, – пожалуй, самое подходящее время.

Утро медленно переходило в день. Солнце достигло низкого ноябрьского зенита и теперь било нам прямо в глаза. Я сфотографировал Ривелейшна и Чико, чтобы быстрее шло время. Моего напарника очаровал маленький фотоаппарат, он сказал, что непременно купит такой же. Спрятав камеру в карман брюк и сощурив глаза от солнца, я в сотый раз оглядел ипподромное поле.

Пусто. Ни людей, ни трактора. Я посмотрел на часы. Час дня. Время ланча.

Чико достал бинокль и оглядел поле в сто первый раз.

– Осторожно, – лениво пробормотал я. – Не смотри на солнце в бинокль. Глаза заболят.

– Беспокойся о себе.

Я зевнул, бессонная ночь давала о себе знать.

– Там человек, – сказал Чико. – Один. Просто идет по полю.

Он передал мне бинокль. По ипподрому действительно шел человек. Не по скаковой дорожке, а прямо посередине, по нескошенной траве. Черты лица не различить, потому что далеко, но видно желтовато-коричневое пальто с капюшоном, надвинутым на лоб. Я пожал плечами и опустил бинокль. Человек выглядел вполне безобидно.