Игра без козырей

За неимением ничего лучшего мы продолжали следить за ним. Он подошел к дальней от трибун стороне скаковой дорожки, нырнул под брус, огораживающий ее, обогнул препятствие и остановился. Теперь виднелись только его голова и плечи.

Чико пожалел, что, обходя трибуны, не зашел в туалет. Я улыбнулся и снова зевнул. Человек продолжал стоять за забором.

– Черт возьми, что он там делает? – минут через пять спросил Чико.

– Ничего не делает, – ответил я, глядя в бинокль. – Стоит и смотрит в нашу сторону.

– Думаешь, он заметил нас?

– Нет. Не мог. У него нет бинокля, а мы в кустах.

Прошло еще пять минут.

– Но должен же он что-то делать! – воскликнул Чико.

– А он ничего не делает, – вяло ответил я.

Теперь в бинокль смотрел Чико.

– Проклятие, против солнца ни черта не видно, – пожаловался он. – Надо было нам расположиться с другой стороны.

– На автомобильной стоянке? – Я пожал плечами. – С другой стороны дорога в конюшню и главные ворота. Там нет даже кустика, чтобы спрятаться.

– Он достал флаг, – неожиданно сообщил Чико. – Два флага. По одному в каждой руке. В левой – белый, в правой – оранжевый. Машет ими по очереди. Это какой-то придурковатый служащий ипподрома практикуется, как вызывать «скорую помощь».

Я тоже смотрел, как человек машет флагами – сначала белым, потом оранжевым, снова белым и опять оранжевым – с интервалами в секунду или две. Совсем не похоже на семафорные сигналы. Как и сказал Чико, это были обыкновенные флаги, которые во время скачек использовались после падения. Белым вызывали «скорую помощь» для жокея, оранжевым – «ветеринарку» для лошади. Человек махал флагами недолго, всего восемь раз. Потом по полю направился к трибунам.

– Что это такое? – спросил Чико. – Думаешь, у него была какая-то цель?

Он еще раз осмотрел в бинокль все ипподромное поле. Никого, кроме махавшего флагами и нас.

– Наверное, он простоял у препятствия много месяцев подряд, ожидая случая, когда удастся помахать флагами. А на его участке никто не падал. И в конце концов искушение взяло верх. – Я встал, потянулся, подошел к Ривелейшну, отвязал его, ослабил подпругу и стянул попону.

– Что ты делаешь? – удивился Чико.

– То же, что и человек с флагами. Уступаю невыносимому искушению. Подставь мне колено.

Чико сделал, как я просил, но повис на поводьях:

– Ты с ума сошел. Ты же говорил, что тебе могут позволить проехаться после соревнований, но никогда не разрешат перед скачками. А если ты снесешь препятствие?

– Это будет ужасно, – согласился я. – Но Ривелейшн прекрасно прыгает, божественная скаковая дорожка, отличный день, и все ушли завтракать, – усмехнулся я. – Пусти, мы снимем пробу.

– Это так не похоже на тебя. – Чико отпустил руку.

– Не принимай близко к сердцу, – весело успокоил я его и тронул лошадь.

Не торопясь, спокойным шагом мы с Ривелейшном выехали на скаковую дорожку и направились к трибунам против часовой стрелки – так же, как проходят скачки. Все тем же легким галопом мы приблизились к дороге и пересекли ее еще не покрытую опилками твердую поверхность. На обочине темнела огромная темно-коричневая полоса торфа, разложенного толстым упругим слоем там, где бульдозер срезал загрязненную почву. Лошади без труда одолеют этот участок.

Когда мы снова выехали на скаковую дорожку, Ривелейшн перешел в настоящий галоп, он осознал, где находится. Хотя на трибунах не было зрителей и привычного шума, но его взволновал один только вид знакомого ипподрома. Насторожив уши, он стремительно набирал скорость. Четырнадцатилетний скакун, он уже год доживал свои дни на покое, но сейчас летел, как четырехлетний жеребец. Я насмешливо подумал, что тоже получаю недоступное мне в последнее время удовольствие.

Чико, конечно, прав. Я не имел права скакать по дорожке перед самыми соревнованиями. Это непростительное нарушение правил. Мне следовало бы это знать. И я это знал, поэтому перевел Ривелейшна на спокойный шаг.

Прямо перед нами высились три барьера: немного в стороне – три забора, а еще дальше – препятствие со рвом, наполненным водой. Я не был уверен, что Ривелейшн захочет прыгать через заборы (многие лошади их не любят), и поэтому направил его к барьерам.

Едва он их увидел и догадался о моем намерении, как все было решено. Теперь я вряд ли смог бы остановить его, даже если бы попытался. Он легко перелетел через первый барьер и устремился ко второму. Потом я позволил ему выбирать, и из двух препятствий впереди он предпочел забор. Его, казалось, совсем не смущало, что я дал ему полную свободу. Заборы были отличными, а он – победителем Золотого кубка, рожденным и выращенным для работы, по которой он так скучал целый год. Ривелейшн перемахнул через забор с легкостью и проворством молодого скакуна.