Игра души

– Это я им не по нутру, Джим. Я вспомнила, что на пляже среди остальных парней и девушек я видела Итана. Он выглядел так, будто хотел, чтобы я ушла. Он был очень встревожен. А потом… Вероятно, кто-то из них ударил меня по голове. Я уговаривала их рассказать мне о Воронах… Да, знаю, это было глупо. Итан предупреждал нас. Но вдруг… Эта группа, эти Вороны стоят за всем этим. Возможно, именно они сотворили это с Эллисон.

– И что они хотят сказать нам этим стихом из Библии?

– Что они чисты и безгрешны. А мы… вернее, я – нет. Возможно, с Эллисон случилось то же самое. А может… и с Джиной.

– Думаешь, школа имеет какое-то отношение ко всему этому? Что преподобный Грэхем… Как-то замешан?

– Не знаю, Джим. Но утром я хочу встретиться с ним.

– Я не смогу пойти с тобой, Мирен. У меня занятия, и на факультете сейчас не все гладко. Я хочу остаться, пойми меня правильно. Но меня могут уволить. Я пытаюсь добиться пересмотра количества дней, которые моя дочь проводит вместе со мной. Но если я потеряю место в Колумбийском, Кэрол, моя бывшая жена, так просто мне этого не позволит.

– Не волнуйся, Джим. Ты и так сделал слишком много. Я пойду одна.

– Я просто волнуюсь за тебя, Мирен.

– Перестань так печься обо мне, Джим. У меня все нормально. И будет нормально. Мне… Мне не нужна ничья забота. Ясно?

Джим улыбнулся и затем спросил:

– Как твоя голова?

– Лучше. По крайней мере, пол уже не вертится перед глазами.

– Ты можешь встать? Я подам тебе обувь. Тут повсюду стекло.

Профессор взял одну кроссовку и поставил ее под ступню Мирен, которая все еще свисала с края кровати. Но перед тем как нагнуться за второй, он посмотрел ей в глаза. В его взгляде читалось желание продолжить тот незавершенный поцелуй. Сердце Мирен забилось чаще, и Джим увидел, как внимательно она всматривается в него. Он наклонился к ней, и их губы снова соединились. Они целовались под хруст стекла под ботинками Джима, который напоминал потрескивание гальки на морском берегу. Джим навалился на нее сверху, и Мирен обвила руками его шею, страстно целуя. Вдруг она зажмурилась от острой боли, пронзившей грудь. Она была не в силах залечить эту рану, которая повсюду преследовала ее, не желая превращаться в рубец на коже.

– Я не могу, Джим. Пожалуйста, остановись! – вскрикнула Мирен, грубо отталкивая его.

Взрыв ее раздражения прошелся по нему как неожиданный удар кулаком.

– Что такое? – недоумевающе спросил он.

– Я не могу, Джим, – сказала Мирен и глубоко вдохнула, будто ей не хватало воздуха.

Профессор с досадой посмотрел на нее и положил кроссовку ей на колени. Затем встал и молча собрал свои вещи.

– Если ты чувствуешь себя хорошо, нам лучше поехать домой, – сухо произнес он. – Я поведу машину. Ладно?

– Джим…

Мирен глубоко вздохнула и попыталась снова запереть своего внутреннего сторожа, который появлялся откуда ни возьмись при первом же проявлении нежности, защищая ее от несуществующего врага. За последние годы она столько раз боролась с ним, но все было напрасно. Он всегда выигрывал и всегда был готов к атаке. Он обнажал свои клыки и когти, как побитый пес, который лает на руку, тянущуюся его погладить.

– Я оставлю машину у твоего дома и возьму такси. Так тебе не придется ехать одной до дома, – заключил профессор более серьезным тоном, чем обычно.

Когда они вышли из номера, было еще темно. Перед выходом они заплатили администратору «New Life» за поврежденное имущество. Затем вместе направились пешком из Бризи Пойнт в Роксбери, где стояла машина. Они шли в неловком молчании, и Мирен снова и снова спрашивала себя, что случилось, почему Джим так переменился. Они сели в машину, и когда в два часа ночи добрались до Вест-Виллидж, где жила Мирен, и вышли, Джим попрощался с ней, сказав лишь:

– Сообщи мне, если узнаешь что-то новое об Эллисон и Джине. Мой телефон у тебя есть.

– Джим, я…

– Не надо ничего говорить, Мирен. Вероятно, я вел себя не так, как тебе было нужно. Не знаю, чего ты от меня ждешь. Не знаю, что я делаю не так. Вероятно, мы с тобой настолько разные, что между нами это просто невозможно, тебе не кажется?

Она молча посмотрела на него и кивнула, сдерживая ком в горле. Затем повернулась и поднялась по ступенькам, полагая, что еще успеет подобрать нужные слова. Мирен в последний раз обернулась, но Джим уже шагал в сторону улицы Хадсон, откуда отъезжали такси и машины в северном направлении.

Когда Мирен вставила ключ в замочную скважину, по ее щеке скатилась слеза и упала на руку, словно снежинка, растаявшая на коже. Задыхаясь, она поднялась по лестнице, и как только закрыла за собой дверь квартиры, из груди вырвался приглушенный крик, слышный только ее душе. В слезах она рухнула на пол, опираясь спиной о дверь, как девочка, которую никто никогда не любил. Мирен спрашивала себя, почему она такая и была ли вообще когда-нибудь нормальной. От осознания самой себя ей стало до того плохо, что в голове возникла идея бросить все и сбежать навсегда в заманчивое и беспощадное одиночество.