Игра Джералда

Краем глаза она уловила какое-то движение в дверях. Самое странное, что ей даже в голову не пришло, что это может быть кто-то, кто ее спасет. Самая первая мысль: это космический ковбой вернулся, чтобы забрать ее себе, пока она не ускользнула. Джесси испуганно вскрикнула и оторвала взгляд от баночки у себя в ладони. Пальцы судорожно стиснули пластмассу.

Это был пес. Он вернулся позавтракать, но пока остановился в дверях: проверял, можно ли заходить. Как только Джесси это осознала, она осознала еще одну неприятную вещь. Она так сильно стиснула баночку с кремом, что та начала скользить по ладони, как большая виноградина, очищенная от кожицы.

– Нет!

Она попыталась удержать баночку, и ей это почти удалось. Но, как говорится, чуть-чуть не считается. Баночка выскользнула из руки, ударилась о бедро и отскочила на пол. Когда она ударилась о деревянный пол, раздался негромкий удар. Какой-то дурацкий звук… как будто что-то легонько клацнуло. Именно такой звук она представляла себе буквально три минуты назад. Именно такой звук и должен был свести ее с ума. Она не сошла с ума, но зато осознала одну очень страшную правду: несмотря на все то, что ей довелось пережить за последние почти сутки, ей еще далеко до того, чтобы рехнуться. И не важно, какие еще кошмары ждут ее впереди, похоже, безумие – эта последняя дверь к спасению – для нее закрыто. Ей придется встречать все, что будет, в трезвом уме и твердой памяти.

– Тебе обязательно было сейчас приходить, ты, скотина? Вот именно сейчас?!  – спросила она у бывшего Принца, и теперь в ее хриплом и страшном голосе было что-то такое, что заставило пса насторожиться и посмотреть на нее с опаской. А ведь все предыдущие ее крики и угрозы вообще на него не действовали. – Почему сейчас, черт тебя побери? Почему?!

Пес решил, что хозяйка по-прежнему вполне безобидна, несмотря на те резкие нотки, которые теперь явственно слышались в ее голосе, но он все же поглядывал на нее, когда подбирался к запасам мяса. Как говорится, лучше перебдеть, чем недобдеть. Этой нехитрой мудрости он выучился на своей шкуре, а такие уроки не забываются никогда: лучше перебдеть, чем недобдеть.

В последний раз взглянув на хозяйку своими яркими отчаянными глазами, пес наклонил голову, вцепился зубами Джералду прямо в яичко и отодрал изрядный кусок. Джесси было противно на это смотреть, но это было еще не самое страшное. Когда пес впился зубами в тело, от него поднялись тучи мух. И их сонное жужжание стало той пресловутой последней соломинкой, которая сломала хребет верблюду. Что-то сломалось у Джесси внутри, а именно – та часть, которая была преисполнена мужества, и надежды, и стремления выжить любой ценой.

Пес попятился обратно к двери, ступая с этаким грациозным изяществом танцора из музыкального фильма. Здоровое ухо стоит торчком, из пасти свисает кусок мяса. Уже на пороге он развернулся и вышел в коридор. Как только он отошел от тела, мухи начали опускаться на насиженные места. Джесси опустила голову на деревянное изголовье кровати и закрыла глаза. Она снова молилась, но на этот раз – не о спасении. Она просила у Господа, чтобы он забрал ее к себе быстро и без мучений, пока солнце еще не село и не вернулся тот незнакомец с белым лицом.

Глава 27

Следующие четыре часа – примерно с одиннадцати утра и до трех часов пополудни – слились в единый, сплошной кошмар. Хуже этого  в жизни у Джесси Берлингейм не было ничего. Судороги становились все чаще и все болезненнее, но это было еще не самое страшное. Больше всего Джесси пугало, что ее разум упрямо отказывался срываться в пропасть безумия. Еще в школе она прочитала стихотворение Эдгара По «Предательское сердце», но только теперь по-настоящему поняла и прочувствовала истинный – страшный – смысл его первых строк: «Возбужденный и нервный! Да, я всегда был таким – возбужденным и нервным, но это не значит, что я сумасшедший».

Безумие было бы облегчением, но Джесси уже поняла, что на это рассчитывать не приходится. И спасительный сон тоже не шел. Вполне вероятно, что смерть придет раньше, опередив и безумие, и сон. А ночь так точно придет раньше всех. Оставалось только лежать и ждать – в тупой, затуманенной, тусклой реальности, которую периодически прожигали яркие вспышки боли в сведенных мышцах. Только боль и пробивалась в сознание Джесси. Боль и еще это упорное, страшное осознание, что спасительного безумия не будет. А все остальное уже вроде бы и не имело значения… такое впечатление, что мир за пределами этой комнаты вообще перестал существовать. На самом деле Джесси пришла к убеждению, что за пределами этой комнаты действительно  ничего уже не существует, что все люди, которые когда-то жили в том мире, вернулись на некую экзистенциальную киностудию, а декорации разобрали и сложили в подсобку – как на спектаклях студенческих театров, которые так любила Рут.