Джесси захлестнула волна отвращения: и даже не из-за того,
Отвращение сменилось чувством ужасной вины. Она быстро вытащила трусики из корзины, и сразу же в нос ей ударил мягкий, тягучий, тошнотворный запах.
Задержав дыхание, она прополоскала трусы под холодной водой, отжала и зашвырнула обратно в корзину. Потом глубоко вдохнула и убрала волосы с висков мокрыми руками. А если мама спросит, что делает в грязном белье пара мокрых трусов…
Ответа не было, и это было хорошо. Джесси нервно заправила волосы за уши, хотя они совершенно ей не мешали. Если мама спросит, как в корзине оказались мокрые трусы, Джесси попросту скажет, что было жарко, и она решила искупаться, но переодеваться было лень… она уже не раз так делала.
Она надела халат и вернулась в спальню за шортами и футболкой, которые надевала утром, когда мама, Мэдди и Вилл уезжали на гору. Казалось, это было так давно – тысячу лет назад. Она не сумела найти их сразу и опустилась на колени, чтобы заглянуть под кровать.
Джесси слышала, но не слушала. Она была занята поисками шорт и футболки для того, чтобы замести следы. Как она и подозревала, вещи оказались под кроватью. Джесси потянулась за ними.
Да. Да, – подумала Джесси, сгребая одежду в охапку. Из колодца. Мило, очень мило. Она вернулась в ванную.
На мгновение верхний этаж дома на озере Дак-Скор исчез. А на его месте возникли густые заросли ежевики. Ветви, сплетенные под темным небом, не отбрасывали тени. Ясно чувствовался запах моря. Джесси увидела худощавую женщину в домашнем платье. Длинные волосы с проседью собраны в пучок. Она стояла на коленях, наклонившись над крышкой колодца, грубо сколоченной из гнилых досок. В крышке, ощерившись щепками, словно пасть дикого зверя, зияла дыра. Рядом, как маленький мятый сугроб, лежал кусок белой материи. Джесси почему-то была уверена, что это – лоскут от ее нижней юбки[22]
.– Кто ты? – спросила Джесси у женщины. Но видение уже исчезло… если оно вообще было.
Джесси обернулась, вдруг испугавшись: уж не подкрадывается ли эта страшная женщина к ней со спины. Но в комнате не было никого. Руки покрылись гусиной кожей.
– Я