Игра Джеральда

Когда же удалось убедить его изменить свое решение, его младшая дочь радовалась сильнее, чем все они вместе взятые. Джесси часто находила способ добиться от отца желаемого, какую-то потайную лазейку, недоступную для остальных членов семьи. Сэлли верила, что их средний ребенок всегда был любимчиком Тома, и Том обманывал себя, думая, что об этом никто не догадывается. Мэдди и Вилл видели все намного проще: они считали, что Джесси подлизывается к отцу, а он, в свою очередь, балует ее. «Если бы папа застал Джесси курящей, — сказал Вилл своей старшей сестре год назад, после того как Мэдди застукали за подобным занятием, — возможно, он купил бы ей зажигалку». Мэдди рассмеялась, согласилась и крепко обняла братишку. Ни они, ни их мать не имели ни малейшего представления о тайне между Томом Махо и его младшей дочерью — тайне, подобной груде тухлого мяса.

Джесси и сама верит, что она просто поддерживает ребячью просьбу своего братишки — что она просто поддерживает его желание. Она даже не представляет себе, не задумывается над тем, насколько сильно ненавидит «Солнечный закат» и с каким бы удовольствием она уехала отсюда. Она возненавидела озеро, так страстно любимое ею прежде — особенно слабый запах минералов, исходящий от воды. К 1965 году она возненавидела купание в нем, даже в самые жаркие дни. Она знала, что ее мать считает, что это из-за фигуры — у Джесси, как и у ее матери, очень рано начались менструации, и в двенадцать лет у нее уже была вполне женская фигура — но она не купалась не из-за своей фигуры. Она привыкла к этому и знала, что она далеко не красотка из «Плейбоя». Она не купалась не из-за большой груди, бедер или вагины. Причиной всему был запах.

Каковы бы ни были глубинные причины, просьба Вилла Махо в конечном итоге была одобрена главой семьи. Вчера они перебрались на побережье, выехав достаточно рано, чтобы Сэлли (которой с удовольствием помогали обе дочери) успела сделать все приготовления. А теперь 14 августа — именно этот день является апофеозом лета в штате Мэн, небо в этот день блекло-голубое, как выцветшее на солнце полотно, по нему плывут ленивые белые облака, и все это освежает легкий соленый бриз.

Глубь материка — включающая в себя Озерный край, где располагалось их поместье «Солнечный закат», на берегу Черного озера с тех пор, когда дедушка Тома Махо построил там домишко в 1923 году, — леса и озера, пруды и болота изнемогали от зноя, а здесь, на побережье, было градусов на десять прохладнее… Морской бриз создавал еще одно преимущество, принося легкую свежесть и отгоняя москитов и мух. Лужайка заполнена детьми, в основном это друзья Вилла, но есть и подружки Мэдди и Джесси, и все они веселятся вместе. Не возникает ни единой ссоры, и около пяти часов, когда Том первый раз за день пригубливает мартини, он смотрит на Джесси, которая стоит поблизости с деревянным молоточком для игры в крокет, держа его на плече и напоминая часового с ружьем (и которая стоит достаточно близко, чтобы услышать случайный разговор между мужем и женой, но который может оказаться и косвенным комплиментом дочери), потом снова на жену. «Я согласен, что это все-таки хорошая мысль», — говорит он.

«Более чем хорошая, — думает Джесси. — Просто великолепная и совершенно грандиозная, если хочешь знать». Даже это не совсем то, что она подразумевает и думает на самом деле, но было бы опасно высказывать все вслух; зачем испытывать судьбу. Она думает, что день действительно безупречный — классный денечек. Даже песня, доносящаяся из портативного магнитофона Мэдди (который старшая сестра Джесси любезно вынесла во двор ради такого случая, хотя обычно это была Великая Реликвия, к которой никто не смел прикасаться), хороша. Джесси никогда особенно не нравился Марвин Гайе — не больше, чем ей нравился этот слабый запах испарений минералов от озера в жаркие летние дни — но эта песня хороша. «Я не буду сожалеть, если ты не красавица… малышка»: глупая песня, но не опасная.

Это 14 августа 1965 года, день, который до сих пор длится в голове спящей женщины, прикованной наручниками к кровати в домике на берегу озера в сорока милях на юг от Черного озера (но с таким же запахом минералов, этим ужасным, воскрешающим прошлое запахом в жаркие, все еще летние дни) и, хотя двенадцатилетняя девочка, которой она была, не замечает крадущегося к ней сзади Вилла, когда она склоняется, чтобы ударить по крокетному мячу, превращая свою попку в мишень, слишком заманчивую для мальчика, который провел целый год, подавая бейсбольные мячи, чтобы проигнорировать ее, часть ее ума знает, что он здесь, и это именно та точка, после которой сон превращается в ночной кошмар.