Игра Джеральда

Она выверяет удар, полностью сосредоточившись на воротах, находящихся в шести футах от нее. Трудный удар, но далеко не невозможный, и если она попадет мячом в ворота, она все-таки сможет догнать Каролину. Это будет здорово, потому что Каролина всегда выигрывает в крокет. Затем, как раз тогда, когда она отвела биту назад, мелодия, доносящаяся из магнитофона, сменилась новой.

«О, слушайте все, — пел Марвин Гайе, теперь уже не шутя угрожая Джесси, — особенно вы, девочки…»

Мурашки пробежали по загорелым рукам Джесси.

«…разве это правильно оставаться одному, если твоя единственная любовь никогда не сидит дома?.. Я слишком сильно люблю, иногда говорят мои друзья…»

Она так сильно сжимает рукоятку биты, что ее пальцы теряют чувствительность. Кисти рук начинают дрожать, как бы скованные невидимыми путами, а сердце неожиданно наполняет ужас. Это уже другая песня, неправильная песня, плохая песня.

«… но я верю… я верю… что именно так нужно любить женщину…»

Джесси смотрит на группу девочек, ожидающих, пока она сделает свой удар, и замечает, что Каролина исчезла. На ее месте стоит Нора Калиган. Ее волосы заплетены в косы, на кончике носа тоненькая полоса цинковых белил, на ней желтые брючки Каролины, а на шее медальон — из тех, в которые вставлена маленькая фотография Пола Маккартни — но это именно Норины зеленые глаза, и они смотрят на нее с недетским состраданием. Джесси неожиданно вспоминает, что Вилл — несомненно подначиваемый приятелями, также помешанными на Поле и немецком шоколаде, как и сам Вилл, — подкрадывается сзади, что он собирается подшутить над ней. Она грубо отреагирует на его дикую выходку, развернувшись и двинув его по зубам, возможно, не полностью испортив вечеринку, но несомненно добавив ложку дегтя в бочку меда. Она пытается оторваться и повернуться, прежде чем произойдет непоправимое. Она хочет изменить прошлое, но прошлое очень тяжело. Джесси понимает, что изменить прошлое — все равно что пытаться приподнять дом, чтобы посмотреть, не завалялась ли под ним потерянная, забытая или спрятанная вещь.

Позади нее кто-то прибавил громкость магнитофона, и эта ужасная песня раздается громче, чем всегда, звуча триумфально, помпезно, почти садистски: «КАК БОЛЬНО… КОГДА С ТОБОЙ ОБРАЩАЮТСЯ ТАК ЖЕСТОКО… КТО-ТО, ГДЕ-ТО… СКАЖИТЕ ЕЙ, КАК МНЕ НЕЛЕГКО…»

Она снова пытается избавиться от биты — но не может, как будто кто-то приковал ее к ней.

— Нора! — кричит она. — Нора, ты должна помочь мне! Останови его!

(Именно в этом месте Джесси застонала первый раз, отпугнув собаку от тела Джеральда.)

Нора медленно, в замешательстве трясет головой. «Я не могу помочь тебе, Джесси. Ты сама по себе — как и все мы. Обычно я не говорю своим пациентам об этом, но мне кажется, что в твоем случае лучше быть откровенной».

«Ты не понимаешь! Я не смогу пережить все это снова. НЕ СМОГУ!»

«О, не будь такой глупой, — нетерпеливо говорит Нора. Она начинает отворачиваться, как-будто больше не может вынести вид искаженного неистовством лица Джесси. — Ты не умрешь; это не отрава».

Джесси затравленно оглядывается вокруг (хотя она все еще не может выпрямиться и перестать представлять манящую цель для приближающегося братишки) и видит, что ее друг, Тамми Хо, исчез, а на его месте в его белых шортах стоит Руфь Ниери. Она держит биту Тамми с красными полосками в одной руке и сигарету в другой. На лице Руфи обычная сардоническая усмешка, но глаза ее печальны, в них проглядывает сожаление.

— Руфь, помоги мне, — кричит Джесси. — Ты должна помочь мне!

Руфь делает глубокую затяжку, а потом вдавливает сигарету в землю сандалией Тамми Хо. «Малышка — он собирается подшутить над тобой. И ты так же хорошо знаешь это, как и я; ты уже столько раз переживала все это. Итак, в чем же проблема?»

«Это не просто розыгрыш! И ты знаешь это!»

«Тра-та-та, тра-та-та», — говорит Руфь.

«Что? Что это зна…»