— Нет. Только если они сами захотят, чтобы я воспользовался. Только если они сочтут, что ими следует воспользоваться. Все это слишком тяжело и невыносимо, я пресытился игрой и не хочу больше играть ни в какие игры. Лишь только я почувствую себя счастливым, решу, что держу вещи в своих руках и управляю ситуацией, они тут же всаживают в меня очередной нож. Меня измучили ночные кошмары, именно поэтому я здесь. Мне постоянно снилось, что я в комнате баталий, только вместо невесомости они придумали разные вариации с гравитацией. Они изменяют ее направление. И я никогда не достигаю той стены, куда хотел подлететь. Я попадаю совсем в другие места, далеко не те, куда наметил. Я молю выпустить меня в двери, а они захлопывают их перед моим носом, и я снова остаюсь запертым в проклятой комнате баталий.
Она уловила явную злобу в его голосе и решила, что она предназначена для нее.
— Полагаю и я здесь именно для этого. Для того, чтобы поглубже затолкнуть тебя в ту же комнату.
— Мне совсем не хотелось видеть тебя.
— Они предупреждали меня.
— Я боялся, что все еще слишком люблю тебя.
— Надеюсь на это.
— Мои страхи и твое желание — полностью совпали и оправдали себя.
— Эндер, это действительно правда. Может мы еще слишком молоды, но мы не бессильны. Мы слишком долго играли по их правилам, и в конце концов это все стало нашей собственной игрой.
Она ухмыльнулась.
— Меня выбрали в президентскую комиссию. Питер был очень зол.
— Они не разрешат мне пользоваться сетями. Да там и нет настоящего компьютера; за исключением примитивных домашних мини-систем с некоторой долей защиты и набором стандартных команд. Такое ископаемое чудовище. Их изобрели, наверное, целую вечность тому назад. Тогда еще компьютеры не планировали использовать для серьезной переработки информации. Но они забрали у меня мой компьютер, лишили моей армии, ты можешь хоть что-нибудь понять в этом? Я уже давно перестал что-либо понимать.
— Но ты сам для себя можешь стать весьма неплохой компанией.
— Не я. Лишь моя память.
— Возможно ты и есть то, о чем ты помнишь.
— Нет. Мои воспоминания — это чужаки. Это скорее память баггеров.
Слова резанули по Валентине как пронзительный порыв ветра, и она невольно съежилась.
— Но я навсегда отказался смотреть фильмы о баггерах. Там все одно и тоже.
— Я изучал их долгими часами. Особенно, как их корабли преодолевали космическое пространство. И только здесь, загорая на берегу озера, до меня дошло. Я наконец-то понял, что все битвы, в которых баггеры и люди сражались непосредственно друг с другом, отсняты во времена Первого Нашествия. А во всех сценах Второго Нашествия, где действуют наши бравые солдаты ИФ, во всех тех сценах баггеры уже были мертвы. Их тела безжизненны, чувствуется, что они не владели ситуацией. Вообще нет ни намека на следы борьбы или сопротивления. А битва Мазера Рекхема — ведь нет ни одного фильма, где бы эта битва была отснята полностью.
— Возможно было применено какое-то секретное оружие.
— Да нет, я не об этом. Меня абсолютно не заботит, каким образом их уничтожили. Я о самих баггерах. Я ведь ничего о них не знаю, а когда-то я рассчитываю сражаться с ними. В моей жизни уже были полеты, и будет еще множество полетов, иногда игровых, иногда не игровых. До сих пор я всякий раз побеждал, потому что знал, о чем думает мой враг. Что предпримет в ответ. Я знал, как они воспринимают мои действия, и даже то, каким они видят окончание боя. И именно на этом предвидении и строилась моя тактика. Без лишней похвальбы могу сказать, что преуспел в этом. В понимании мыслей других людей.
— Проклятие детей Виггиных.
Она пошутила, но сама испугалась своей шутки. Испугалась, что Эндер увидит и ее насквозь, как видит своих врагов. Питер всегда понимал ее или, по крайней мере, думал, что понимал. Но Питер был таким моральным уродом, что она абсолютно не стеснялась, какие бы дурные мысли не приходили ей в голову. Другое дело, — она совсем не хотела, чтобы он понял ее. Это все равно, что раздеться перед ним до нога. Ей было бы стыдно.
— Так ты думаешь, что тебе не удастся разбить баггеров только потому, что ты их совсем не знаешь.
— Все гораздо глубже и сложнее. Здесь я абсолютно один, и ничто мне не мешает, поэтому я много думал и о себе. Я пытался понять, отчего и за что я так ненавижу себя.
— Нет, Эндер.
— Не говори мне «нет, Эндер». Это уводит меня от того, что я есть на самом деле, но поверь, я действительно такой. Понимаешь, я всегда прихожу к одному и тому же: в тот момент, когда я по настоящему распознаю и начинаю понимать своего врага, понимаю настолько, что могу победить его, в тот самый момент я вдруг понимаю, что люблю его. Я полагаю, просто невозможно действительно понимать и разделять мысли другого человека, знать, что он хочет и во что верит, и не любить его так же, как он любит себя. А затем, в тот самый момент, когда я полюбил своего врага…
«Ты вынужден причинить ему боль, убить его», — подумала она. В этот момент она не опасалась, что он прочтет ее мысли.