Игра Эндера. Глашатай Мертвых

Дона Криста не упомянула фамилию девочки — Новинью знали все. Эпидемия десколады закончилась лишь восемь лет назад. Она чуть не уничтожила колонию, которая даже не успела разрастись. Способ лечения был обнаружен родителями Новиньи — Густо и Сида были ксенобиологами колонии. По трагической иронии судьбы они нашли причину заболевания и лекарство от него слишком поздно, чтобы спастись самим. Они и стали последними жертвами десколады.

Пипо ясно помнил, как маленькая Новинья держала за руку мэра Боскинью, когда епископ Перегрино проводил погребальную мессу. Нет, она не держала мэра за руку. Видение вновь пришло к нему, и с ним — тогдашние ощущения. Он вспомнил, как спрашивал себя: как она воспринимает происходящее? Ведь это похороны ее родителей, и она одна из всей семьи осталась в живых; но все вокруг были полны ликования, и она не могла не чувствовать этого. Еще ребенок, понимала ли она, что эта радость — лучшие поминки по ее родителям? «Они боролись и победили, принеся нам спасение в последние дни своей жизни; все мы здесь восторгаемся этим их даром. Но для тебя, Новинья, это смерть твоих родителей, а братья твои умерли еще раньше. Умерло пятьсот человек — больше ста погребальных месс за последние шесть месяцев, и все они проходили в атмосфере горя, страха и безысходности. Теперь же, когда твои родители мертвы, только ты ощущаешь горе, страх и безысходность — никто не разделит твою боль».

Глядя на нее, стараясь понять ее чувства, он смог лишь вновь ощутить свое горе от смерти Марии — его семилетней дочери, сметенной смертельным вихрем, покрывшим ее тело раковыми опухолями и буйно разросшимся грибком. Ткани ее тела распухали и разлагались, из бедра росла какая-то конечность, не похожая ни на руку, ни на ногу, а кожа и мышцы облезали с ног и головы, обнажая кости; ее прелестное тело разрушалось на глазах, а все еще светлый ум все понимал, ощущал все происходящее с ней вплоть до момента, когда она воззвала к Богу с просьбой о смерти. Пипо вспомнил это, затем он вспомнил мессу, когда отпевали ее и еще пять жертв. Когда он стоял на коленях рядом с женой и уцелевшими детьми, он почувствовал полное единение людей в соборе. Он знал, что его боль была и чужой болью, что через потерю старшей дочери он был связан со своими согражданами неразрывными узами горя, и от этого ему стало легче, это были его поддержка и опора. Таким и должно быть горе — общим трауром.

Маленькая Новинья была лишена всего этого. Ее боль, если она ее ощущала, была сильнее, чем у Пипо, — у него, по крайней мере, осталась семья, и он был взрослым, а не ребенком, напуганным внезапной утратой основы своей жизни. В своем горе она была не с обществом, но вне его. Сегодня все веселились, но не она. Сегодня все славили ее родителей, а она тосковала по ним — пусть бы они никогда не нашли лекарство для других, но сами остались живы.

Ее одиночество было настолько острым, что Пипо мог ощущать его со своего места. Новинья убрала свою руку из руки мэра, как только смогла. Ее глаза просохли еще во время мессы; в конце она сидела, погрузившись в молчание, как заключенный, отказывающийся сотрудничать со своими тюремщиками. Сердце Пипо разрывалось от сочувствия. И все-таки он знал, что даже если постарается, не сможет скрыть своей радости от окончания десколады, радости от того, что никто из его детей больше не умрет. Она почувствовала бы это; его попытки утешить выглядели бы притворством и еще больше отдалили бы ее.

После мессы она шла в горьком одиночестве среди искренне сочувствующих ей людей, говоривших жестокие вещи: что ее родители, несомненно, святые и достойны сидеть по правую руку Бога. Может ли это утешить ребенка? Пипо громко прошептал своей жене:

— Она никогда не простит нас за сегодняшний день.

— Простит? — Консейсао была не из тех жен, что сразу понимали ход мыслей своих мужей. — Не мы убили ее родителей.

— Но ведь мы все веселимся сегодня, не так ли? Она никогда не простит нас за это.

— Чепуха. Она не понимает этого, она слишком мала.

«Она понимает, — подумал Пипо. — Разве Мария ничего не понимала, когда была еще моложе, чем сейчас Новинья?».

За прошедшие с тех пор восемь лет он лишь изредка видел ее. Она была одногодком его сына Либо, и до его тринадцатилетия они учились вместе. Он слышал, как она иногда что-то читала или рассказывала вместе с другими детьми. Пипо привлекало в ней изящество мысли, настойчивость в изучении вещей. В то же время она выглядела исключительно холодной, полностью отстраненной ото всех. Сын Пипо, Либо, был застенчивым мальчиком, однако и у него были друзья, к тому же он пользовался расположением учителей. У Новиньи же совсем не было друзей, никого, чей взгляд бы она искала в момент триумфа. Никто из учителей не любил ее, потому что она не отвечала им взаимностью. «Ее эмоции парализованы, — заявила как-то дона Криста, когда Пипо спросил о ней. — Но она утверждает, что счастлива и не видит причины меняться».