Игра Эндера. Глашатай Мертвых

Но дон Кристао, как и все Дети Разума, относился к деятелям церкви с подчеркнутым уважением. По вызову епископа он тут же отключил проектор и отпустил класс, даже не закончив рассказ. Ученики не удивились: они знали, что он сделал бы то же самое, если бы его урок прервал любой священник. Конечно, всем священникам очень льстило, когда они чувствовали, какое значение они имеют в глазах Детей Разума; но в то же время они и осознавали, что когда бы они ни пришли в школу во время уроков, работа будет прекращена. В результате священники редко появлялись в школе, и тем самым, с помощью необычайного почтения, Дети Разума сохраняли почти полную независимость.

Дон Кристао догадывался, для чего епископ вызывает его. Доктор Навио не был скрытным человеком, и по городу с утра поползли слухи о каких-то ужасных угрозах со стороны Глашатая Мертвых. Дон Кристао с трудом переносил беспочвенные страхи служителей церкви, обуревавшие их при каждой встрече с безбожниками и еретиками. Епископ обычно был разгневан и в результате требовал от кого-нибудь действий, хотя обычно лучшим выбором было терпение, бездействие, сотрудничество. Кроме того, прошел слух о том, что именно этот Глашатай Говорил о смерти Сан Анжело. Если так, он мог быть не врагом, а другом церкви. Или, по крайней мере, другом Детей Разума, а для дона Кристао это было одно и то же.

Следуя за молчаливым дьяконом мимо зданий школы и через сад собора, он изгнал из своего сердца гнев и раздражение. Снова и снова он повторял свое монашеское имя: Amai a Tudomundo Para Que Deus Vos Ame. (Возлюби всех, чтобы Бог возлюбил тебя.) Когда он и его невеста вступили в орден, он тщательно выбрал себе имя, потому что знал, что его основной слабостью была нетерпимость к глупости. Как и остальные Дети, он взял себе имя по главному своему недостатку. Это был один из способов, с помощью которых они духовно разоблачались перед всем миром. «Мы не должны покрывать себя лицемерием, — учил Сан Анжело. — Христос оденет нас в одежды добродетели, но сами мы не попытаемся казаться добродетельными». Сегодня дон Кристао чувствовал, что одежды добродетели в некоторых местах износились; холодный ветер нетерпимости грозил заморозить его. Поэтому он повторял про себя свое имя, думая: «Епископ Перегрино просто дурак, но — Amai a Tudomundo Para Que Deus Vos Ame».

— Брат Аман, — сказал епископ: он никогда не использовал почетный титул «дон Кристао», хотя даже кардиналы иногда оказывали ему такую честь, — хорошо, что вы пришли.

Навио уже сидел в самом мягком кресле, но дон Кристао не обиделся. Леность сделала Навио толстым, а от этого он становился еще ленивее, и дон Кристао был рад, что не страдает этим. Он выбрал высокий стул без спинки. На этом стуле его тело не сможет расслабиться, поэтому и ум останется бодрым.

Навио почти сразу начал рассказывать о своей встрече с Глашатаем Мертвых, подробно объясняя, что угрожал сделать Глашатай, если бойкот будет продолжен.

— Инквизитор, можете себе представить! Безбожник хочет присвоить власть Матери-Церкви!

Удивительно: мирянами овладевает дух крестовых походов, когда что-либо угрожает Матери-Церкви, но когда надо раз в неделю ходить к мессе — этот дух сворачивается калачиком и засыпает.

Слова Навио возымели действие: епископ Перегрино становился все более разгневанным, его загорелое лицо начало розоветь. Когда Навио закончил декламацию, Перегрино повернулся к дону Кристао и сказал:

— Ну, что вы скажете на это, брат Аман?

«Если бы я не привык сдерживаться, я бы сказал, что только дурак мог выступить против Глашатая, зная, что закон на его стороне; к тому же он не успел ничего сделать против нас. Теперь он стал намного опаснее, чем если бы вы просто игнорировали его приезд».

Дон Кристао улыбнулся плотно сжатым ртом и наклонил голову.

— Я думаю, что мы должны первыми нанести удар, чтобы лишить его возможности причинить нам вред.

Его воинственные слова захватили епископа врасплох.

— Совершенно верно, — сказал он. — Но я не ожидал, что вы это понимаете.

— Дети Разума — самые ревностные христиане, не считая, конечно, священников, — сказал дон Кристао. — Но мы не священники, и поэтому вынуждены обращаться к разуму и логике, потому что не имеем власти.

Епископ Перегрино иногда чувствовал иронию, но никогда не мог точно определить ее. Он кашлянул, и глаза его сузились.

— Так как, брат Аман, вы предлагаете нанести удар?

— Отец Перегрино, закон говорит недвусмысленно: он обладает властью над нами, только если мы пытаемся мешать исполнению его обязанностей. Если мы не хотим, чтобы он мог причинить нам вред, нам просто нужно помогать ему.

Епископ взревел и ударил по столу кулаком.

— Именно такой софизм я и ожидал услышать от вас, Аман!

Дон Кристао улыбнулся.

— У нас нет выбора — или мы отвечаем на его вопросы, или он с полным оправданием просит статуса инквизитора, а вы садитесь в звездолет и отправляетесь в Ватикан, чтобы отвечать на обвинения в религиозном преследовании. Мы слишком любим вас, епископ Перегрино, чтобы сделать что-нибудь, что могло бы привести к вашему отстранению.