Геральт сделал обильный глоток. После ночи, проведённой в беготне по Оксенфурту, он изрядно вымотался и готов теперь был говорить о чём угодно, лишь бы его не заставляли лазать по крышам и стенам.
– У людей ксенофобия в крови.
Брови Геральта помимо его воли поползли вверх.
– Dh’oine, ты хотела сказать?
Канарейка нахмурилась.
– Это слово «белками» подванивает.
– Ну как же, – начал ведьмак своим фирменным ядовито-весёлым тоном. – Любой представитель гордой расы Aen Seidhe обязан хотя бы двадцать раз в день использовать слово «dh’oine», иначе он сразу же утратит связь с Великой Прародительницей, лишится божественного флёра, у него отвалятся уши и всякое такое.
Эльфка прыснула.
– Я Старшую Речь помню едва-едва, и только потому, что меня ей в купе с парой человеческих языков учили. Да и какой я Aen Seidhe, те уже давно ускакали в леса или горы. Мне сто сорок лет, а я, как видишь, до сих пор никуда не нацепила беличий хвост, не схватилась за лук и никого не убила за голую несбыточную идею.
Геральт ухмыльнулся, хлебнул из фляги.
– У меня есть один знакомый, который голыми руками воткнул бы тебе в грудь стрелу, как только ты бы при нём упомянула о том, что не помнишь Старшую Речь, зато знакома с несколькими человеческими языками. Всё-таки ты эльфка.
– Правда? – Канарейка улыбнулась, будто бы специально обнажая ряды маленьких прямых зубов без клыков. – Часто можно встретить ведьмаков, читавших что-то, кроме вашего бестиария, влезающих политику и занимающихся спасением девиц, не важно, каких, своих или нет?
– Чуть чаще, чем эльфских убийц, привыкших промышлять пением.
– Или ведьмаков, на досуге останавливающих Армагеддон?
Канарейка и ведьмак рассмеялись.
– Здравствуй, Геральт. – Возле стола возник атаман.
Геральт протянул ему руку для рукопожатия. Атаман ответил на него, бросил взгляд на флягу, которая была у ведьмака в руках, хмыкнул:
– С утра уже покрепче?
Ольгерд опустился на скамейку рядом с эльфкой, протянул к фляге руку:
– Позволишь?
Взгляд его упал на стол, атаман вдруг застыл на месте, выдохнул:
– Роза?
Геральт развернул тряпицу, подвинул ближе к атаману.
– Фиолетовая. Как загадал.
Канарейка сидела, сжав губы. Хотелось - наверное, даже нужно было - рассказать Ольгерду об Ирис, которая ждала его все эти годы. Но эта новость не принесла бы ничего, кроме горечи. Нельзя уже было что-либо исправить.
Ольгерд запрокинул голову назад, медленно выдохнул.
– Спасибо, ведьмак. Значит, наше с тобой сотрудничество завершено.
Атаман бросил быстрый взгляд на Канарейку. Было понятно, что он означает.
Геральт кивнул, тоже взглянул на эльфку.
– Мне надо будет с тобой потом поговорить, Ольгерд.
– Естественно. Судя по печати на твоём лице, дела с О’Димом ещё не закончены. Ни у кого из нас. Впереди плата по счетам.
Канарейка помнила, что плата по счёту Ольгерда – душа. Жизнь. Эльфка осознавала, что даже прямо сейчас готова отдать свою вместо души атамана. И что если при этом будет присутствовать Геральт, он ей этого не позволит.
Тут Канарейка всё поняла. Поняла, почему Стеклянный Человек заключил с ней такой странный договор, почему практически ничего не потребовал взамен. Всё это – три желания, офирский принц, её чувства к Ольгерду – всё это было игрой Гюнтера О’Дима. С самого начала. Он изначально подтасовывал карты и мухлевал – ему нужен был именно такой исход. Он хотел получить не одну душу, а две.
Это была его игра, а не её.
Злиться было не на кого, но Канарейка была безгранично зла. Её хотелось схватить кинжал, метнуть его в О’Дима, задушить его хоть бы и подолом собственной юбки, но Канарейка знала, что всё это бессмысленно, что Ольгерд, если бы это смогло спасти его и Ирис много лет назад, без колебаний убил бы Стеклянного Человека.
И теперь, когда Канарейка это поняла, нужно было действительно сматывать удочки. Плюнуть на свою неестественную любовь к атаману – садисту, убийце, бессердечному цинику. Дождаться Биттергельда, разобраться с «С. Т.» и уезжать. Как будто ничего не было. Канарейка даже вполне находила в себе силы на это.
– Он рассчитывал на это.
Геральт и Ольгерд взглянули на Канарейку.
– У меня с ним не будет платы по счетам. О’Дим добивается, чтобы я вмешалась в твои с ним расчёты. – Канарейка подняла глаза на атамана. – А если я там буду, я это сделаю.
Ольгерд почувствовал, как холодок пробежал по его спине.
– Значит, тебя там не будет.
Все сидящие за столом замолчали. Ольгерд смотрел на фиолетовую розу, вертел её в руках. Ведьмак повернулся к окну, казалось, высматривал кого-то. Канарейка не знала, куда деть руки, крошила лежащую на столе засохшую корку хлеба.